Надеюсь, «Гамлет» мимо меня не пройдет...

Журнал СТИЛЬ выяснил, как этому обаятельному интеллигентному актеру удается великолепно воплощать на сцене циников и негодяев и почему, несмотря на свой успех в Новосибирске, он не стремится покорять столичные театры.

• Приз в номинации «Лучшая мужская роль второго плана» конкурса «Парадиз 2009» за роль в спектакле Ж.Б. Мольера «Дон Жуан», реж. П. Лярю (Франция).
• Приз в номинации «Творческие достижения сезона» конкурса «Парадиз 2010».
• Победитель фестиваля-премии «Парадиз 2011» в номинации «Лучшая мужская роль в драматических театрах» за роль Горелова в спектакле «Спешите делать добро».
• Приз в номинации «Лучшая мужская роль второго плана в драматических театрах» конкурса «Парадиз 2013» и специальный приз жюри фестиваля «Волжские театральные сезоны 2014» за роль Червакова в спектакле «Унтиловск».
• Лауреат премии имени Владлена Бирюкова для молодых артистов, 2014 г.

СТИЛЬ: Андрей, какую формулу театральной пьесы вывел в своем «Ревизоре» Гоголь, что режиссеры возвращаются к нему снова и снова?

АНДРЕЙ ЯКОВЛЕВ: Во первых, во времена Николая Васильевича не было всех этих отвлекающих электронных средств, и писатели могли направить всю свою творческую энергию на изучение природы человека. Если вдуматься, человеческие отношения не меняются и чувства остаются прежними, — это система, созданная природой, Богом. И, когда нам с экрана телевизора говорят, что наступили новые времена, это неправда. Поменялись цены на фотоаппараты, видоизменились телефоны и автомобили и еще какие-то внешние атрибуты жизни. Но любовь или зло — как работали по одним законам, так и работают, это не изменить. Талант Гоголя именно в том, что он очень точно описал психологию человеческих отношений.

Но вы — современный человек. Какая из проблем, поставленных в «Ревизоре», откликнулась в вас больше всего?

Очень четко показано отношение власти к народу. Когда попадаешь в круг тех людей, чувствуешь себя какой-то мелкой блошкой — на тебя смотрят с высоты небоскреба, как на животное. Я сталкивался с чиновниками и по себе знаю, как это неприятно. Особенно когда говорят одно и тут же делают другое — обидно же, чисто по-человечески. Дай бог, у нас сейчас борются с коррупцией — привет, Владимир Владимирович Путин!

Вы в это верите?

Я верю, что коррупция будет побеждена. Надо верить. Мне надоело быть пессимистом, хочется уже надеяться на лучшее.

Тем временем финансирование культуры снова урезали. Как это ощущается в творческой среде?

Сколько я себя помню, эту культуру урезают и урезают — как начали лет десять назад, так до сих пор. Творческому человеку финансирование это, извините, до фени. Если он действительно что-то делает, то все «пугалки» проходят стороной. Мы в театре не думали: «Эх, не додали две тысячи рублей — все, Гоголь не получится!» Жалко, конечно, что реже стали выезжать на гастроли — этого немного не хватает. Но я не уверен, что если ты побывал в Германии и увидел европейскую жизнь, то приедешь и сразу гениально поставишь Вампилова. Вдохновение приходит не от денег.

А от чего?

И тут мы опять возвращаемся к Гоголю: от отношений между людьми, конечно. От любви. Надо влюбляться, любить всех вокруг.

Ваши герои в «Ревизоре», «Унтиловске», спектакле «Спешите творить добро» далеко не так прекраснодушны.

До прихода в театр Афанасьева у меня были совершенно другие роли. Не принцы, конечно, но и не отрицательные характеры. А Сергей Николаевич [Афанасьев] начал из меня буквально вытаскивать все эти вещи, и это, конечно, кайф — побыть плохим на сцене, хотя в жизни ты таким не являешься. Есть какая-то чертовщинка в том, что ты переходишь грань и действительно веришь в то, что готов на подлость. Нужно только вовремя соскочить с этого, как с наркотика, потому что иной раз в реальности ты ощущаешь влияние этих ролей. Хотя, может, оно и к лучшему. Может, надо становиться жестче, как те герои, которых я играю. Ведь по жизни я мягкий, выращенный в теплице, как говорится. Раньше все чего-то стеснялся, деликатничал. А Сергей Николаевич давая мне роли антигероев, воспитывает какую-то силу, стержень мужской.

Мы беседовали с ним накануне выхода «Ревизора», и видно было, как он вдохновлен этой работой. А у вас какие ощущения?

Невероятный кайф. Я сам от себя не ожидал такой отдачи — откуда только силы взялись. Может быть, это потому, что мы поставили для себя определенные сроки и нужно было успеть. Но я не чувствовал, что тороплюсь, — во всем была совершенная гармония. Ты выходишь на сцену, не думая о том, что сейчас будешь делать, и физически ощущаешь токи между режиссером и актерами. Больше всего меня поразило то, что никогда раньше на репетиции не сидело столько актеров, которые смотрели не свои сцены. Это было, как в настоящем европейском театре где-нибудь во Франции. У них ведь нет такого: «О, я сегодня не занят в сцене, значит, не приду». Даже если ты не занят, сиди и смотри, потому что ты будешь в этой шкуре, ты — часть этого организма. Ты обязан знать темпоритм других сцен, других актеров, потому что тебе надо выстраивать свои отношения с ними. Так что работалось нам просто шикарно. Я даже Сергея Николаевича не узнавал: он, как ребенок; хулиганил, на ходу рождал все идеи. У нас у всех все рождалось на ходу, взаимодействие было потрясающим. Сейчас для всех нас главное — не утерять это настроение и войти с ним в следующую постановку.

Однако материал — каноничный. Не было ощущения гиперответственности за «бессмертное произведение»?

Поначалу я думал, что Гоголь как классик меня просто задавит. Но в какой-то момент — ррраз — и это психологическое давление стерлось. Появилось ощущение, что мы работаем над свежей современной пьесой, и, соответственно, появилась актерская профессиональная ответственность за свою работу. Исчезло все, включая личную жизнь, — только сюда! Я поймал настрой, когда мне не мешает ничего. Я просто иду и делаю, не боясь, что меня кто-то будет оценивать. У многих актеров есть такое: я что-то придумал, а мне сказали, что это не так, значит, я плохой артист. Нет! Ты предложил, тебе сказали «не то» — распрощайся с этим, забудь комплексы и обиды и ищи что-то новое: вперед, вперед, как паровоз. Нам на репетиции «Унтиловска» Сергей Николаевич как-то сказал: «Чего вы стесняетесь? Вы учились профессии, чтобы стесняться выходить на сцену? Нет, чтобы отдавать зрителю свое умение и талант. Так выходите и работайте!» И вся постановка пошла вперед. На «Ревизоре» он ничего не говорил — просто сам вошел в работу так, что все завертелось.

Какие дальше актерские задачи перед собой ставите? Награды у вас есть, успех тоже — практически молодая звезда.

Я не думаю об этом, люблю, чтобы все было загадкой. В данной работе я правильно употребил в работу весь тот багаж, который у меня уже был наработан. И мне радостно от того, что зритель воспринял постановку. Я не думаю, что я звезда. Это в Москве: снялся в двух сериалах — и уже великий. Но это не мое.

Нет желания вырваться из провинциального театра в столицы?

Сейчас нет такого понятия «провинциальный театр». Вернее, он ценится даже больше, чем московский. В Москве можно назвать максимум пару театров, где еще можно посмотреть нормальный спектакль. А по стране гораздо больше хороших актеров и крепких спектаклей. Все потому, что в Москве берут кого ни попадя — опять же из-за денег. Профессионал, знающий себе цену, естественно, требует хороший гонорар. Режиссер его вычеркивает и берет студента без опыта, который за 20 тысяч рублей играет для удовольствия публики. Театр зарабатывает большие деньги, но искусство, в общем-то, на этом заканчивается. Жаль, что из-за этого самого вопроса «финансирования» мы не видим новых талантов. Деньги очень сильно мешают творчеству.

Андрей, после ваших спектаклей люди говорят, что волнение в душе невероятное: просто до слез. Как вы так взаимодействуете со зрителями?

Сейчас, особенно в финале, люблю смотреть зрителю в глаза. Раньше все больше смотрел поверх зала — не дай бог встретиться с кем-то взглядом. Поклонился и ушел, стеснительный такой актеришка. Теперь стараюсь прочитать в глазах человека, воодушевлен он или нет. К счастью, таких постановок, чтобы зритель разочарованно сказал «гм, дааа» и вышел из зала, у нас еще не было.

Но есть у вас какое-то тайное знание, как творится магия театра?

Меня недавно спросили, как это я столько слов в «Ревизоре» выучил, говорю их и еще играю. Сказать честно, что у меня происходит в голове в этот момент? Я говорю, говорю, а у самого в мыслях: «Господи, откуда ж я знаю этот текст?» Слушая эти параллельные монологи, иногда думаю, не схожу ли с ума по-гоголевски. Но я точно не настраиваю себя так, что вот сейчас выйду и заставляю всех на себя смотреть. Просто, когда произношу финальный монолог про Хлестакова, который заливается по всем дорогам колокольчиком, действительно пытаюсь рассмотреть где-то там эту хлестаковскую бричку, и зритель, наверное, пытается это сделать вместе со мной. Это называется «объект внимания» — о нем рассказывал Константин Райкин. Он показывал, как, читая монолог, может искренне задуматься на середине фразы и держать внимание зала хоть минуту, хоть десять, пока зрители гадают: чего это он там думает?

Настоящая старая школа.

Она не старая и даже не классическая, а нормальная человеческая театральная школа. Я смотрел записи поступления в театральный институт 60–70-х годов, и там показывали ребят, которых не приняли на вступительных экзаменах. Так вот по сегодняшним меркам они гениальны — любой театр оторвал бы с руками и ногами. А сейчас молодых изначально сбивают — подход к актерству очень неправильный. Еще только учатся в институте, а уже звезды. Ничего еще не сделали, а переживают, что мало получают. Ты куда, спрашивается, шел? На золотые прииски? В театре, как в любой профессии; сначала отдай, а потом уже получи. Я начинал с двухсот рублей, помалкивал, ел гречку и работал.

Андрей, как вы работаете с ролью? Полностью в нее вживаетесь или четко разделяете сцену и реальную жизнь?

Раньше я пробовал настраиваться. Была такая постановка режиссера Сергея Чехова «Дядя Ваня», я играл в ней врача Астрова, и эта роль у меня получилась неудачной — может, как раз потому, что я перестарался. В спектакле звучала музыка композитора Артемьева, я ее скачал и слушал перед спектаклем, чтобы войти в образ. А потом выходил на сцену — и пусто. Ничего не чувствовал, потому что все эмоции отдавал музыке. Сейчас наоборот стараюсь отключиться — хожу, думаю о птичках, проверяю реквизит, аккумулирую энергию, а потом выхожу — и ух! Все отдаю зрителю! Теперь всегда стараюсь работать легко, хотя «Ревизор» дался непросто. Я думал, что в моем репертуаре «Унтиловск» самый сложный, но «Ревизор» тяжелее. Сегодня до трех часов ночи не мог уснуть после вчерашнего спектакля.

Какую роль вы всегда мечтали сыг-рать, а какую никогда не сыграете?

Давнишняя мечта со студенчества — Зилов в «Утиной охоте» Вампилова. Думаю, что сыграю его. А вот Гамлета, наверное, нет. Многие режиссеры хотят Шекспира поставить, но ведь было уже перебыло. У Сергея Николаевича «Гамлет» в задумках был — втайне надеюсь, что мимо меня он не пройдет.