Не останавливай меня сейчас!..

СТИЛЬ: Алексей, ваша первая большая роль — и сразу Гоголь, «Ревизор». Не испугались такой ответственности?

АЛЕКСЕЙ КАЗАКОВ: Нет, я люблю Гоголя. Когда поступал в театральный институт, меня спросили, кого я хотел бы играть, и я ответил: Плюшкин и Акакий Акакиевич — оба гоголевские персонажи. Меня всегда тянуло на такие возрастные роли, чтобы обязательно грим, седина какая-нибудь. Но о Хлестакове я, конечно же, тоже мечтал, потому люблю Михаила Чехова*, а это была когда-то его первая знаковая роль.

А каким вы сделали своего Хлестакова?

Мне Сергей Николаевич [Афанасьев] на репетиции сказал, что такое Хлестаков: «Ощущение, будто ты — пробка от шампанского, которая вылетела и начала крутиться, как только Городничий пришел в трактир». Вечный двигатель, мотылек, «вертопрах», как его называет Городничий. Точнее всего легкость, пустоту и миражность этого персонажа, наверное, передал Михаил Чехов. Я постарался уловить это настроение, и мой Хлестаков — это ребенок, вечный мальчик, который так и не повзрослел. Для него жизнь — игра. А вот деньги для него не важны. Важно то, что их дают, и любят самого Хлестакова в этом уездном городе, потому что в Питере его никто не любит. Мне кажется, сейчас это очень актуально, потому что все без ума играют в компьютерные игры: и в 30 лет, и в 40, и в 50, наверное, будут играть. Вечные дети, изображающие серьезность, а на самом деле – живущие в своих компьютерах. Не зря же Гоголь писал, что частичка Хлестакова есть в каждом.

Вы рассказали, каким видите современного Хлестакова, а как, по-вашему, выглядит современный театр вообще?

Сейчас от нас, актеров, требуется бешеный ритм, постоянное движение: дальше-дальше-дальше-дальше. Я преподаю в театральном институте художественное слово, и для меня важен смысл, который содержится в каждом слове, но нужно понимать, что у большинства людей сегодня клиповое мышление — на мой взгляд, они потеряли фантазию. Современный театр с помощью света, декораций, пластических каких-то решений должен создавать картинку, а слово уходит на второй план. Зритель хочет видеть шоу, и мы должны заботиться об этом — делать чуть-чуть клоунаду, чуть-чуть цирк, сохраняя при этом глубину и внутренний смысл сценического действия.

Это плохо?

Думаю, нет. Например «Три сестры» в «Красном факеле» — интересный же опыт, когда актеры общаются на языке жестов. Я, когда смотрел спектакль, все думал, как они это делают. Наверное, в актерской практике нет слова «плохо» — есть слово «новое»: новый опыт, новая роль, новый режиссер. Поэтому я за то, чтобы театр соответствовал времени, опережал его, предсказывал, что будет дальше. Правда, к так называемой новой драме я отношусь не всегда хорошо. Одно дело, если это качественная постановка — допустим, нашего Кирилла Серебренникова** или фильмы англичанина Мартина Макдонаха***. И совсем другое, если основой новой драмы становится мат. Мат — он по-своему очень энергичный, и при его использовании происходит своеобразная актерская подмена: внутри ничего нет, а мат сказал, и все сразу поперло.

Если зрителю представляют новый, современный продукт, то как определить, качественный он или нет?

Ричард Гир в одном интервью рассказывал про маму своего друга, которая придерживалась всю жизнь здорового образа жизни, — сейчас ей 76 лет и у нее рак. А отец друга ел и пил, что хотел, делал, что хотел, и вот ему уже за 80, и он чувствует себя отлично. Так что жизнь надо проживать такую, какую ты хочешь. И смотреть, что хочешь, в том числе. И давать увиденному свои оценки, тем более что интернет позволяет делать это каждому. Хотя это забавно, когда видишь, скажем, комментарии к спектаклю по Вампилову — вот, мол, какой дебил написал пьесу об алкашах. Хочется сказать: «Вы этого «дебила» почитайте для начала». И все-таки хорошо, когда зритель имеет свое, не навязанное никем мнение. А то сегодня считается, что фильм, получивший «Оскар», — лучший. Почему? Например, Американская киноакадемия дала Леонардо Ди Каприо «Оскар» за роль, построенную не на интересном образе, а на «я в предлагаемых обстоятельствах». А у Ди Каприо есть масса других замечательных ролей, которые просто перечеркнули, выделив именно «Выжившего». Хотя с точки зрения режиссуры и операторского искусства это, безусловно, прекрасный фильм. И Том Харди там клевый.

А вы за какую роль хотели бы получить высшую награду?

Награда меня не привлекает, а вот возможность сыграть интересную роль — другое дело. Моя тема — это маленький человек. Гоголевского Башмачкина, князя Мышкина хотелось бы сыграть, хотя пока не знаю, получится ли у меня Достоевский.

Наверное, чтобы получилось, нужно вдохновение. Откуда вы черпаете творческую энергию?

Я за то актерское мастерство, которое начинается с «застольного» периода, когда ты делаешь логический разбор персонажа, каждого его слова. Потом нужно вдохнуть в это жизнь. У Михаила Чехова есть такая техника – «общение с персонажем», когда ты, например, проснулся утром и думаешь: «А как бы себя сейчас чувствовал Хлестаков?» И так весь день, в процессе всех дел. Глядишь, к вечеру тебе Хлестаков и ответит. Вообще, в профессии актера есть что-то сверхъестественное, бессознательное, по Станиславскому. Поэтому вдохновение — это процесс отчасти мистический. У меня в «Ревизоре» поначалу был жуткий затык, потому что ритм задали бешеный — сроки маленькие, а мне тяжело в этом существовать — ничего я не мог из себя выдавить. А потом я слушал музыку и нашел «песню персонажа» — Фредди Меркьюри Don’t Stop Me Now — и понял, что это и есть Хлестаков: «Не останавливай меня сейчас!» Это был толчок. Потом я пришел на репетицию, на меня надели костюм, наклеили усы — и пошло. Вот, нашел ключевое слово, как это описать, — интуиция!

Интуиция?

Да, человеческая природа, область бессознательного — в актерском мастерстве это самое главное. Художник свою природу может выразить в картине, математик — в составленной им формуле. А у актера интуиция работает, когда он увидел что-то в жизни и должен запомнить: интересную мимику, необычную пластику, ощущение, которое было, когда слушал какую-то песню, впечатление от фильма. Профессиональный актер наблюдает и ловит впечатления из жизни автоматически, это происходит интуитивно. Интуиция, или шестое чувство, подталкивает тебя в нужное русло, в нужный коридор: ты иди по нему и не забывай включать светильники, чтобы не темно было. А там уже ярче-ярче-ярче, ковры, люстры и все, что хочешь. У режиссеров интуиция развита вообще блестяще. И у женщин, говорят, тоже неплохо. А вот когда она не работает, начинается творческий кризис.

Алексей, вы так молоды, а уже преподаете в театральном институте. Уже есть, что передать молодому поколению?

Так получилось, что мастер, который меня выпустил, позже пригласил меня преподавать актерское мастерство. Потом, в связи с тем, что у меня были определенные успехи в художественном слове, меня пригласили на кафедру речи. На самом деле, ничего необычного в этом нет. Я чувствую в этом больше саморазвития, чем преподавания: пока я сам учился, то какие-то вещи не замечал, а теперь подмечаю их, обращаю больше внимания. Студентам говорю: «Чему я могу вас научить? Это творческая профессия: вы или любите свое дело, или нет. Я могу вас только подтолкнуть куда-то». Наверное, мне помогает то, что я разговариваю со студентами приблизительно на одном языке. Хотя иногда говорю им: «Вы, поколение Google, обалдели? Вы сейчас можете по любому поводу в интернет залезть». Просто, когда я учился, у меня не было смартфона, и я, чтобы получить какую-то новую информацию, шел в библиотеку, читал книги или только дома залезал в интернет и искал информацию. А сейчас информация в руках у каждого, и лень туда заглянуть. Нет желания черпать новое. Поколение, родившееся в конце 90 х, начале 2000 х, вообще стало мало читать. Я веду подготовительные курсы для абитуриентов — они приходят все менее и менее читающие. Спрашивают: «Что нам взять для поступления?» И нужно им назвать не просто автора, а произведение и даже конкретный кусочек, который надо выучить.

Ваше увлечение радиочтением выросло из ваших занятий художественным словом?

Можно сказать и так. Отличие в том, что художественное слово подразумевает общение со зрителями. У меня есть литературно-музыкальный спектакль по произведениям Булата Окуджавы, в котором я 55 минут общаюсь непосредственно с залом. А на радио нет контакта с людьми — есть только голос, в который ты можешь попытаться вложить все, что с тобой происходит, и, кроме того, попытаться пробудить фантазию слушателя. С точки зрения актерского мастерства это интересно в плане владения своим голосом, разнообразия мелодики речи. Со спектаклем по Окуджаве, например, мы ездили по Новосибирской области, выступали в деревнях, и меня поразило, насколько охотно там публика впитывает то, что мы показываем. Это не то, что в Новосибирске зрители сели: «Ну, давайте, развлекайте нас!» Обычно так бывает на сдаче спектакля — приходит «развращенный зритель» (так я называю всяких критиков, потому что они все уже видели), и его надо удивлять. В области я ощутил, что люди просто рады тому, что перед ними выступают. Мне кажется, это именно то, с чего начинался театр. В Греции, например, все же знали мифы, которые Еврипид и Софокл делали основой своих сюжетов, но все равно приходили в театр и целыми днями смотрели эти пьесы, потому что имели в этом внутреннюю потребность. И у меня есть ощущение, что сейчас внутренняя потребность в речи, в богатстве слова и смысла, в чтении книг, в искусстве в целом — у людей снова появляется.

Почему?

Да надоело всем смотреть телевизор или интернет. Сколько можно поедать информацию только глазами? Аудиокниги, радиоспектакли — все это становится популярным неспроста. Яркой картинки нет, но включается слух, и у человека начинает работать фантазия. Ведь воображение включается не когда мы смотрим, а когда — не смотрим. Уставимся в одну точку в потолок, и там появляется Таиланд или какие-нибудь райские кущи, в которых мы отдыхаем и расслабляемся (смеется). Я очень надеюсь, что творчество, связанное со словом, вообще будет возрождаться: художественное слово, радиоспектакли или вот мультфильмы. Да, там есть яркая картинка, но вспомните советские мультики, голоса персонажей. Как актеры делали это практически без технических средств для изменения голоса — так, что эти фразы вошли в наш обиход. Вот это владение словом и голосом! Я — за такое искусство.

* Михаил Чехов – русский и американский драматический актёр, театральный педагог, режиссёр, племянник писателя Антона Чехова.

** Кирилл Серебренников – современный российский режиссер, сценарист, театральный деятель, автор фильма «Изображая жертву», художественный руководитель «Гоголь-центра» в Москве, лауреат премии Станиславского, призер Международного кинофестиваля в Карловых Варах.

*** Мартин Макдонах – английский режиссер, продюсер, драматург. Автор семи пьес, постановщик фильмов «Залечь на дно в Брюгге» и «Семь психопатов». Лауреат премии «Оскар».