Моя цель – играть до конца жизни

10 / 2017     RU
Моя цель – играть до конца жизни
Евгений Мурский пианист (Германия), выступающий на главных мировых концертных площадках в Европе, Азии, США
Об американцах, жующих попкорн во время классических концертов; немцах, «вкушающих» музыку практически во сне; школах-семилетках, прививающих любовь к искусству, и подходе германских властей к развитию культуры.

СТИЛЬ: Евгений, насколько было неожиданным приглашение выступить в рамках музыкального фестиваля «Сибирские сезоны»? Вы ведь впервые в нашем городе?

ЕВГЕНИЙ МУРСКИЙ: Да, впервые, больше скажу: это мой дебютный приезд в Россию за последние 20 лет. График достаточно насыщен поездками и выступлениями: буквально на прошлой неделе я вернулся из Америки, а вот сегодня уже здесь, поэтому решение приехать на «Сибирские сезоны» далось мне нелегко, притом что дома меня еще ждут жена и двое малышей. Но сейчас я нисколько не жалею, ведь это настоящее открытие. И не только в контексте разрушения классических стереотипов о Сибири, но и в плане музыки: я же до последнего не знал направленность своего выступления, а оказалось, что это крупный международный фестиваль. Я приятно удивлен таким масштабом.

Вы живете в Германии, расскажите, какой он — немецкий зритель?

В каждом городе свой. Но если выделить общие черты, то немцы на концертах ведут себя тихо и слушают очень внимательно — даже если спят. Это значит, что они так соприкасаются с великими произведениями. Без шуток, вы же знаете: когда закрываешь глаза, музыка воспринимается гораздо лучше. Понятно, что они не храпят в концертном зале (смеется). Но немцы очень культурны, потому что знают: полтора часа надо выдержать, хотят они этого или нет. Потом привыкают.

А в Америке?

О, это очень интересно. Когда играешь в одном из местных кинотеатров какой-нибудь деревеньки или небольшого города, можешь заметить, как люди, слушая одну из последних сонат Бетховена, жуют попкорн. Но при этом в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне, Вашингтоне и других мегаполисах на северо-востоке страны публика очень культурная и просвещенная.

Вы согласны с мнением, что интерес к классической музыке угасает с каждым годом?

Сколько я знаю музыкальных деятелей — начиная от владельцев известных лейблов, заканчивая организаторами концертов, у них всегда на повестке дня вопрос, что практически нет молодой публики. Но ведь, по сути, это замкнутый круг: если мы берем в расчет, что классическая музыка более интересна старшему поколению, то на смену ему регулярно приходит новое старшее поколение. И та молодежь, которая сегодня бывает на концертах хеви-метал, через 40 лет будет посещать оперу, балет и концерты классической музыки.

Евгений Мурский был приглашен в Новосибирск
Сергеем Шебалиным и Еленой Рудзей
в рамках VI Международного фестиваля
современной музыки «Сибирские сезоны»

И вообще, очень маленький процент населения действительно интересуется такого рода искусством, что нормально — до него нужно в каком-то плане дорасти. К этому нужно быть готовым, а еще лучше — иметь музыкальное образование. В Германии сегодня, как было в Советском Союзе, много школ-семилеток, которые прививают интерес к музыке. И пусть не сразу по окончании такого образования, а лет через пять, десять, двадцать эти люди, имеющие некую базу, сами хотят приходить и слушать великие произведения. Но если в СССР музыкальная школа была практически обязательным образовательным элементом, то сейчас в Германии, конечно, такого нет — вы сами принимаете решение. Как правило, половина из таких учреждений — государственные, а половина — частные.

Развитию культурного сегмента в Германии уделяется большая часть сил/средств/финансов?

Сложный вопрос. Могу сказать так: сегмент культуры у нас развит лучше, чем в Америке, Англии и многих других странах. Как минимум потому, что он основан на творчестве таких гениев, как Гете, Шиллер, Бах, Бетховен… Это уже не искоренить — это история государства. Например, в Германии больше всего оркестров и оперных театров в Европе, Берлинский филармонический оркестр — один из лучших во всем мире. Немцы безумно гордятся всем, что создано, и стараются оберегать свою культуру. По окончании Второй мировой войны, после обеспечения граждан жилыми домами и работой, власть сразу же приступила к организации и воссозданию культурной среды — практически в каждом районе был сформирован собственный оркестр, они существуют и по сей день. Сейчас, конечно, думают немного поубавить их количество, потому что оркестров столько, что они находятся через каждые 15 минут езды на машине.

Такой уровень культуры отражается на качестве жизни населения?

Конечно! Это основа, которая позволяет человеку совершенно по-иному себя вести дома, на работе, в семье. Находясь на определенном культурном уровне, ты живешь, воспитываешь детей, мыслишь совершенно иначе.

Существует ли у музыкантов какая-то главная цель жизни, достигнув которой, можно сказать, что ты состоялся как профессионал?

Ну, у нас нет олимпа и не существует последовательности целей, например, сыграть с таким-то оркестром, записать такое-то количество альбомов, исполнить произведение в определенном месте… Хотя, скажу по-другому: у меня этого нет. Поскольку существуют артисты, имеющие подобные цели. Искусство — это нечто иное, чем тот же спорт: его жизнь начинается от вступления музыканта в этот мир и не заканчивается никогда. И даже когда с возрастом пальцы начинают бегать по клавишам чуть медленнее, чем в молодости, ты обретаешь нечто другое: опыт, глубину понимания музыки.

Мистерия звука No name состоялась 30 октября в лофт-парке «Подземка» в рамках VI Международного фестиваля современной музыки «Сибирские сезоны».
Произведением Ирады Юсуповой «Без названия» открывалась музыкальная мистерия. Программа вечера была насыщена сочинениями современных композиторов, «живых классиков», получивших всемирное признание: Г. Канчели, П. Васкса,
А. Пярта, Л. Десятникова. По словам автора и дирижера проекта Сергея Шебалина, «…программа имеет отношение
к мистериальному искусству – она и есть реинкарнация замысла высокой мистерии с характерной для нее идеей обновления и преображения бытия»

Поэтому в искусстве границ нет: закрывая одну дверь, ты всегда можешь открыть другую и развиваться уже немного в другой отрасли этого же сегмента. Моя цель — играть до конца жизни. Да, бывают моменты, когда я могу все бросить и неделю вообще не садиться за инструмент, но спустя время все равно возвращаюсь…

Почему?

Потому что это как наркотик — жизнь, призвание — назовите как угодно. Но это не работа. Я не могу воспринимать то, чем я занимаюсь, как бизнес: деньги можно заработать где угодно, например, реставрировать рояли. Последнее десятилетие искусство в Европе всё больше становится коммерческим. Понятно: для жизни нужны средства, но когда творчество становится бизнесом, тогда этот процесс — музыкальная магия – совершенно пропадает. Однажды, семь лет назад, вместо тридцати концертов в год я сыграл больше семидесяти — и тогда понял, что дальше так не смогу. Во‑первых, меня не было дома три четверти года, а во‑вторых, это и морально, и физически тяжело.

Как я понимаю, семья для вас – это одна из ценностей, если вы даже решили пожертвовать активной концертной деятельностью?

Да, конечно, если все силы отдавать сцене, то о семье можно забыть, хотя конечно, есть артисты, для которых музыка – это целая жизнь. Раньше и у меня было так, просто в какой-то момент фокус сменился. Ну и к слову, если человек музыкант — это совершенно не означает, что он вечно витает в розовых облаках, — и у него существует бытовая, земная сторона жизни. К примеру, десять лет назад я окончил экономический факультет одного из немецких институтов. Конечно, это не приносит особой пользы в разрезе того, чем я занимаюсь постоянно, но зато теперь я знаю, как работают агенты по недвижимости (смеется). Такие вещи помогают немного спуститься на землю, поскольку музыка, конечно, это нечто не из этого мира.