Каждый раз происходит чудо!

СТИЛЬ: Юрий Викторович, вы ведь из династии кукловодов: ваш отец и ваш дед тоже были артистами кукольного театра. Это и привело вас в профессию?

ЮРИЙ КОНДРАТЬЕВ: Так уж сложилось, что у нас в семье все люди творческие. Мой дед, который еще мальчишкой воевал в Гражданскую войну, а потом прошел всю Великую Отечественную войну, в финале своего жизненного пути был актером театра кукол на Украине. Моя тетя была актрисой драматического театра, а отец тоже работал актером-кукловодом еще в то время, когда он располагался в Новосибирском ТЮЗе. В музее театра кукол до сих пор живет один из персонажей, с которым он работал, — кукла из спектакля «Чертова мельница» 1958 года. Так что я вырос в этой атмосфере, все спектакли знал изнутри. Сам пришел в наш театр в 1967 году, в то время, когда он уже переехал на площадь Станиславского, и с тех пор в нем работаю — количество ролей уже перевалило далеко за сотню. Пока не знаю, продолжится ли наше семейное дело: дочь у меня экономист, внуку всего 11 лет — трудно сказать, какой путь он выберет.

За то время, что вы работаете в театре, изменились ли у детей любимые сказки и герои?

Есть классика, которую всегда любили и будут любить: «Аленький цветочек», «По щучьему велению», «Белоснежка и семь гномов», «Золушка». Или вот еще брендовое название — «Буратино». Этот спектакль шел, когда я был маленький, и смотрел, как мой отец играет в нем, позже сам неоднократно играл в этом спектакле, потом работал в нем как режиссер. И однажды понял, что те зрители, которые детьми ходили на «Буратино» в 1967 году, сегодня уже ведут на него своих внуков, представляете!

Значит, кукольный театр — это неотъемлемая часть жизни каждого ребенка?

Конечно, ведь каждый ребенок сам любит играть и поэтому в определенном возрасте воспринимает окружающий мир именно через игру. В этом смысле театр кукол — не только развлекательное, но и воспитательное заведение, потому что, сопереживая героям спектаклей, ребенок очень четко понимает, что такое добро, что такое зло, дружба, верность, предательство, и у него формируется нормальный, правильный взгляд на мир.

Но ведь по-настоящему сопереживать можно только живым персонажам. Как так получается, что куклы оживают в ваших руках?

Оживление неживой материи — это всегда своего чудо, волшебство. Для этого существует сложный курс обучения – «Актер театра кукол». Например, целый год студенты работают с гапитом. Это такая техническая куколка, «скелетик» на деревянной палочке, на котором кукловод учится руками передавать кукле пластику человеческого тела: шагать, садиться, подпрыгивать и ходить ровно, как будто под ногами куклы твердый пол, ведь, если кукла вдруг станет выше или ниже или из-за ширмы покажется живая рука, иллюзия жизни на сцене для зрителя будет разрушена. Когда каждое движение куклы совпадает с тем, что хотел сделать актер, можно сказать, что он овладел искусством кукловода. Еще очень важен голос: попадание в персонажа — это 50% успеха! Я в 19 лет играл деда в спектакле «Смелому — счастье», которому придал голос и интонации деда Щукаря, — там даже взрослые поверили, что его играет настоящий дед.

Театр кукол — древнее искусство. Появляются ли в нем со временем какие-то новые форматы представлений?

Сейчас есть такая тенденция, что театр в принципе становится синтетическим: в драматических спектаклях используются элементы балета, вокал и даже кукольные представления. То же самое касается и театра кукол. Например, омский театр, который недавно посетил наш город, называется театром куклы, актера, маски. В таких спектаклях используются классические тростевые куклы, с которыми на сцене взаимодействуют актеры в масках — и не люди, и не куклы. Мы тоже делаем такие спектакли, например, «Чебурашка» или наш спектакль для взрослых «Сон в летнюю ночь». Часть актеров входит в него как живые актеры, часть работает с куклами, а еще часть создает мир вокруг героев: деревья, небо и так далее. Еще одно новшество мы ввели, понимая, что многие современные дети развиваются чуть быстрее, чем это было раньше, — так появился наш «Театр на подушках». Это воплощение такого семейного, домашнего театра, где ребятишки в возрасте полутора-двух лет начинают понемногу входить в театральный мир — спокойно, деликатно, так, как если бы с ними играла их мама или бабушка.

Юрий Викторович, ведь вы с вашими куклами бывали и в США, и в Японии — расскажите о своих путешествиях.

Начнем с того, что мы объездили всю Новосибирскую область — в свое время не было, наверное, ни одного села, где бы театр кукол не был со своими спектаклями. Ну а в Японии мы были целых восемь раз! Причем в 1996 году вместе с нынешним нашим главным режиссером Ольгой Владимировной Гущиной сделали спектакль полностью на японском языке. Два месяца учили японский язык с педагогом в Академгородке. Но я то все равно потом за ширмой повесил листочки с японскими фразами, написанными по-русски, и кое-что подчитывал (смеется). А вот Ольга Владимировна по ходу действия выходила на сцену, общалась с залом, так что ей пришлось учить добросовестно. Но это был не первый наш опыт работы на иностранном языке. Еще раньше мы ездили в Америку со спектаклем «Бука», который играли на английском. Мы потом возвращались в Америку — играли в детских летних лагерях, в госпиталях: специально сделали спектакль на двух человек с небольшой переносной ширмочкой, чтобы можно было играть в больничных палатах. Однажды играли всего для одной больной девочки лет пяти. Ее привезли в палату в кроватке, и мы старались играть потише, помягче, а потом, конечно, дали ей самой немного поиграть с куклами. Интересный опыт был у нас в Таиланде, где мы участвовали в фестивале, посвященном 50 летию царствования тайского короля. Спектакль мы играли на английском, а зрителям его переводила тайка — всю ночь мы просидели с ней в гостинице, писали содержание спектакля, чтобы она, бедная, не запуталась с нашим русским акцентом! (смеется) В 2010 году мы были в Японии, на фестивале кукольных театров в Саппоро со спектаклем «Вместе с нами поиграй!», поставленным в японской традиции театра бунраку. Мне понравилось, как бережно японцы относятся к свои традициям и как усерд-но государство развивает кукольные театры для детей и старших школьников. Бывало, смотришь — школьный спортзал, а они уже откуда-то что-то вытащили, и вот уже триста человек сидят на подушечках и смотрят спектакль. Нам тоже приходилось принимать участие в таких мероприятиях. Ну а последний раз мы были в Японии после трагедии на «Фукусиме» — рискнули, хотя опасения по поводу радиации все-таки были.

А какое развитие кукольного театра вам хотелось бы видеть в России?

Во первых, я хочу, чтобы театр кукол оставался репертуарным, чтобы он никогда не оставался без нормальной государственной поддержки. А во вторых, может быть, я немножко консерватор, но мне бы хотелось, чтобы в театре кукол главными все-таки оставались куклы, чтобы мы не разменивались на какие-то шоу и продолжали нести свою профессию, суть которой заключается в том, чтобы оживлять неживую материю и заставлять зрителя беспокоиться, волноваться и сопереживать.

Неужели все эти 50 лет актерские амбиции никогда не толкали на сцену вас самого?

Ну почему, в свое время я закончил ГИТИС как актер драматического театра, так что этот опыт у меня тоже есть. Но знаете, что мне нравится в театре кукол? В отличие от драматических актеров, мы не зависим от амплуа! Я могу играть царей и королей, а могу сыграть и молодого персонажа: мое здоровье и голос мне это позволяют. Художник дает мне куклу, я ее оживляю, и никто уже не смотрит, что у меня седые волосы и сколько во мне весу (смеется). Я до сих пор в работе, занят своим делом и получаю удовольствие! Моя жена, тоже актриса нашего театра, играет Буратино, Русалочку и юных принцесс, и зритель ей полностью верит.

У вас есть любимая кукла?

Дед Мороз! (смеется) Это не кукла, просто с 19 лет я каждый год на Новый год выхожу к ребятишкам Дедом Морозом, и еще не было ни одного года, когда бы эта традиция была нарушена. Ну а куклы мне все по-своему дороги, разве что Король из сказки «Принцесса и Свинопас» — особенно, ведь именно он в 2003 году дал мне возможность получить премию «Парадиз». А так… Каждую новую куклу актер видит еще тогда, когда она рождается в цеху. Ты смотришь на нее, думаешь, как она будет говорить, ходить, ищешь ее особенность — как же ее можно не любить! Иногда куклы сами подсказывают, какими они хотят быть. Однажды в «Белоснежке» моему персонажу случайно сделали одну ногу короче другой, и я решил, что он будет прихрамывать. А отсюда уже появились и характерные жесты, и речь, и кукла ожила. Видите, сколько нюансов бывает в театре кукол (улыбается).