В этой книге каждый узнает себя…

СТИЛЬ: Ойген, название романа – «Дни убывающего света» — звучит печально. Это грустная история?

ОЙГЕН РУГЕ: В целом это роман о прощании с прошлым, а прощаться всегда печально. Действие романа происходит в основном в ГДР и еще немного — в России и в Мексике: четыре разных поколения по-разному переживают развал коммунизма. Для самых старых — это, конечно, трагедия: они верили в коммунизм, он был целью их жизни, и вдруг все начало рушиться. Следующее поколение уже относится к этому критически, хотя всё еще верит в некий гуманный социализм. Представитель третьего поколения, Александр, вообще сбегает из ГДР на Запад. И, наконец, его юному сыну, Маркусу, уже по большому счету все равно. Поэтому, конечно, в чем-то это очень грустная история. Хотя я думаю, что свет в ней тоже есть.

В чем же он заключается?

ОЙГЕН: За себя лично я скажу так: для меня это в каком-то смысле прощание и с собственным прошлым, которое было связано с социализмом, с ГДР. Я, как мой герой Александр, покинул ГДР, я не любил эту страну, и после воссоединения Германии отстранял эту историю от себя, не хотел о ней думать. А это неправильно: каким бы ни было прошлое человека или общества, важно сохранить и принять его как часть своей жизни. И вот в этом примирении с прошлым, как мне кажется, заключается свет. Понимание того, откуда мы происходим, кем были наши предки, какой была история страны, в которой мы живем, — это ключ к пониманию себя.

Для России эта проблема прощания с прошлым тоже актуальна?

ОЙГЕН: Думаю, да. Хотя сейчас я не так хорошо ее знаю: несмотря на то что родился здесь, за последние 40 лет я был в России всего три раза. Пятнадцать лет назад здесь было дикое время — как будто со всей силой хотели забыть и перекрасить прошлое. Был дикий капитализм. В какой-то мере это все напоминало ГДР: там все тоже произошло очень быстро, но не так дико. Мне кажется, что для русских, и для стран, которые входили в состав СССР, пора уже выработать свое отношение к прошлому. Не надо ностальгии по советскому времени, не надо желать его обратно, но нужно признать, что это часть истории: для каждого лично и для общества в целом. Хотя сейчас общество в России даже со сталинизмом не совсем справилось.

А что значит «справиться»? Елена, вы как-то сказали, что в романе нашли рецепт отношения к истории, который нужен России именно сегодня.

ЕЛЕНА ШТЕРН: В последнее время, особенно с 2014-го в обществе наблюдается тенденция, когда нас отбрасывает в точку, которая казалась давно пройденной. Например, когда мне было лет четырнадцать, я узнала, что Сталин был плохой, а сейчас он снова хороший — эффективный менеджер, чьи большие портреты на 9 Мая висят по городу. Это постоянное раскачивание от плохого к хорошему и обратно чревато тем, что оно ломает жизнь молодых поколений. Я думаю, нам пора занять более беспристрастную позицию по отношению к нашему прошлому: принять его и сделать выводы на будущее — без эмоциональных оценок. В романе Ойгена всё, о чем я говорю, очень хорошо видно на примере конкретных человеческих судеб. Ярые коммунисты Вильгельм и Шарлотта пострадали о того, что делали все, что прикажет партия, и в итоге прожили совсем не ту жизнь, которую хотели. Следующее поколение — Курт и его русская жена Ирина — верили, что все еще можно исправить, и их тоже постигло разочарование. Александр сбежал на Запад, руководствуясь принципом, что здесь плохо, а там хорошо. И только самый юный герой, Маркус, свободный от оценок «хорошо» или «плохо», получил шанс прожить жизнь, свободную от идеологии.

ОЙГЕН: А вообще, я не знаю никаких рецептов. Я просто написал историю, в которой есть шесть главных героев, и в каждой главе я последовательно занимаю позицию каждого из них. Потому что наша человеческая сущность, на мой взгляд, заключается в том, что мы в состоянии поставить себя на место другого человека и принять его точку зрения. Каждый из героев по-своему прав или не прав вовсе — это уж как хотите. Но они имеют свой взгляд на мир и на людей вокруг. Например, в центре этой истории — а она охватывает более 50 лет — стоит 90‑летний юбилей Вильгельма. Это событие описано шесть раз с шести разных точек зрения, и становится ясно, как воспринимают детали те или иные персонажи. Даже в резьбе на дверном молоточке кто-то видит рыб, а кто-то — львиные головы. Поэтому я думаю, что, вместо того чтобы судить кого-то или давать оценки, мы можем если не оправдывать, то хотя бы попытаться понять мотивы другого человека: какие обстоятельства вынудили его принять то или иное решение, почему именно так прожила свою жизнь. Мне кажется, это выход из многих современных конфликтов, в том числе и политических.

Елена, а как вообще получилось, что вы взялись за перевод книги? Вы ведь раньше не занимались литературными переводами.

ЕЛЕНА: Впервые романом в России заинтересовалось издательство «Логос»: в 2015 году его директор Олег Никифоров познакомился с Ойгеном на переводческом коллоквиуме и узнал о том, что есть такая книга. Я познакомилась с Олегом, благодаря Гёте-Институту, на встрече с Рихардом Ширахом — автором романа «Ночь физиков», который также был издан в «Логосе». Чуть позже я написала Олегу, что могла бы сделать художественный перевод, и он прислал мне на пробу первую главу «Дней убывающего света». Перевод переслали Ойгену, а он разослал его своим русским знакомым, чтобы они оценили качество. Было решено, что я могу работать над книгой, и так Новосибирск стал городом, где родился русский перевод романа.

Трудно было, учитывая, что в немецкий язык романа вплетены русские слова, зачастую звучащие весьма причудливо?

ЕЛЕНА: Трудно, потому что у меня нет переводческого образования — по специальности я преподаватель немецкого и английского языков. Случайно я поняла, что могу переводить устно, а в последнее время, читая переводные книги, заметила, что за русским переводом зачастую виден немецкий текст и порой даже теряется смысл, который может быть понятен только тому, кто знает исходный язык. Мне хотелось, чтобы полученный текст «Дней убывающего света» был именно русским: не резал ухо, не резал глаз и точно передавал смысл написанного. Для этого полученный текст я проговаривала вслух, чтобы понять, какие слова нужно убрать или заменить. Наверное, поэтому, когда на одной из творческих встреч мы читали роман вслух, Ойген сказал, что текст хорошо звучит. Да и многие слушатели сказали, что, на самом деле, это очень русский роман, просто написанный на немецком.

ОЙГЕН: Это русские считают, что он русский! В Америке другая ситуация: люди с удивлением отмечают, насколько близки эти персонажи к ним: «Странно, что в ГДР, за железным занавесом, они могут быть настолько похожими на нас». Говорят, что это американский роман, написанный на немецком. Это показывает, что и другим народам эта история не чужая. Хотя в России перевод, в самом деле, получился особенно удачным, и я не удивлен, что русские воспринимают это как нечто дорогое для них.

ЕЛЕНА: Это правда. Например, мне как читателю эта история оказалась дорога, потому что она — и про мою семью. Я узнала себя, своего папу, свою бабушку. Я вспоминала бабушкину речь и отчасти вкладывала ее в уста русской бабушки Александра. Так что это книга про каждого из нас на фоне большой истории.

Ойген, вы сказали, что понимание и принятие прошлого является выходом даже из политических конфликтов. Как вы видите это в современном мире?

ОЙГЕН: Скажу на примере Германии. Немцы в принципе не понимают Россию: они не понимают, что здесь происходит, и поэтому часто судят несправедливо. Возьмем все эти события с Украиной, с Крымом: немцы не знают, что Крым значит для России, какое она вообще имеет к нему отношение. Для них Крым — это украинская земля, на которую вторглись русские. Это всё, что немцы сегодня знают. Если бы в этой ситуации все стороны действительно постарались понять друг друга, то, я думаю, выход был бы найден. И это касается не только России и Германии. Европа, США — я считаю, что нужно понимать и сохранять те ценности и те отношения, которые связывают страны между собой. Связывают гораздо глубже, чем любая идеология и геополитика.

Какое самое светлое воспоминание осталось у вас о России?

ОЙГЕН: Русский язык — язык моей матери. Несмотря на то что я говорю по-русски не так уж хорошо, этот язык звучит для меня очень ласково, очень нежно, трогает меня.

Дом был маленький. Кухня, комната. Посреди дома – печь. На печке спала баба Надя. Мама и Александр – на кровати.

Двор: баня, сарай. Черно-белую собаку на цепи зовут Дружбой. «Дружба» значит «Freundschaft». Freundschaft лаяла. Цепь громыхала. Баба Надя ругалась:

 – Дружба, заткни пасть!

Буренку звали Марфой. Свинью – просто свиньей. Как Вильгельма – просто Вильгельмом.

Свинью он боялся. Когда ее выпускали, она носилась по двору и визжала. И Дружба тоже боялась свинью. Зато Дружбу можно было не бояться. А гулять с ней. Вообще все было можно. Можно было залезть на крышу. Можно было бродить по огромным лужам. Только вот в лес нельзя.

– Ни шагу в лес, – сказала баба Надя. – Ведь в лесу заблудишься. Волки сожрут.

– И останутся от тебя только рожки да ножки, – приговаривала баба Надя.

– Ну перестань, – обрывала ее мама. Но в лес ходить не разрешала.

– Там и мошкара может сожрать заживо, – говорила она.

Но он не верил в это. Уж скорее волки.

Ойген Руге, «Дни убывающего света», 2011