Грозит ли нам духовная катастрофа?

СТИЛЬ: Андрей, как, по вашим наблюдениям, понятия «дух» и «духовность» интерпретируются в современном мире?

АНДРЕЙ ШАПОВАЛОВ: Оба этих понятия пришли к нам из средневекового христианства. Тогда духовным человеком считался тот, кто не нарушал Закон Божий и стремился в преодолеть телесные искушения в земной жизни, чтобы получить воздаяние в раю. В эпоху Возрождения богоцентричная картина изменилась и в центре внимания оказался человек, которого Господь наградил мятежным духом, способным созидать. Мерилом духовности отныне считались дела и творения, посредством которых человек мог приблизиться к Богу. К XVIII веку духовность начала становиться «просвещенной»: в это понятие стало входить качественное образование, хорошее воспитание, творчество, профессионализм и так далее. В последующие два века эта тенденция постоянно развивалась, и сегодня мы делим духовность на религиозную и светскую. Так, с точки зрения христианства Пушкин и Достоевский — страшные грешники, но для нас это люди, которые внесли огромный вклад в формирование русской культуры, неизменно поднимая темы духовности в своих
произведениях.

По каким же тогда критериям мы должны определять, что духовно, а что нет?

Эти критерии, как правило, формируются под влиянием долгосрочных образовательных и воспитательных трендов: именно они отныне определяют, что считать духовным, а что нет. Например, любимый советский воспитательный тренд «в здоровом теле — здоровый дух» явно подразумевал под духом не христианское его значение, а нечто сродни внутренней силе человека. В фашистской Германии много говорили о «великом немецком духе». Не так давно в России появилось понятие «духовные скрепы» — понятие, пришедшее из Средневековья, но внезапно ставшее трендом для широких групп населения, воспринимающих духовность как нечто, сжимающее поле человеческой деятельности. Сейчас мы наблюдаем ситуацию, когда в нашей стране вновь набирают силу православные ценности: общество, выросшее из восьмидесятых и девяностых, стало обществом неофитов, и это — тренд нашего времени.

А что, если завтра трендом станет, скажем, каннибализм, это тоже будет считаться проявлением духовности?

Определяющему тренду следуют далеко не все и не всегда — очень трудно выбить из человека фундаментальное образование, изменить его этические и эстетические представления. Поэтому, чтобы новый глобальный тренд вошел в современную жизнь, люди не в одной стране, а в гораздо большем сообществе должны договориться, что теперь все будут думать и делать именно так, а не иначе. А учитывая, что цивилизация пошла по пути не технического, а информационного прогресса и количество каналов информации неуклонно растет, множатся и сами тренды, и ни одно государство, ни один человек или даже могучая группа мыслителей не смогут сейчас задать такой тренд, чтобы все одинаково поняли слово «духовность».

Что является для людей источником силы духа в наше время?

Когда мы говорим «дух», имея в виду «силу духа», то оперируем понятием не духовности, а ценности. Спросите человека, что самое важное в его жизни. Одни люди начинают теряться, другие — внятно отвечают на этот вопрос, и вот именно эти, вторые, имеют устойчивые традиционные ценности, к которым относятся семья, Родина, дружба, любовь и так далее.

Сейчас мы наблюдаем ситуацию, когда в нашей стране вновь набирают силу православные ценности:
общество, выросшее из восьмидесятых и девяностых,
стало обществом неофитов, и это — тренд нашего времени

Например, самый простой и бесспорный пример традиционной ценности России — это семья и семейные отношения. Как и все традиционные ценности, ценность семьи лучше всего сохранялась там, где были устойчивые семейные связи и внуки жили в одном доме с бабушками и дедушками: чем длиннее поколенческая цепочка, в которой общается человек, тем больше ценностей предыдущих поколений он может унести с собой. Кроме того, в России на уровне государства неизменно транслировалась такая ценность, как Родина, — не одну войну мы выиграли благодаря понятиям «Россия», «Родина», «Русская земля — святая земля». Эта ценность сформировала небывалую силу духа нашего народа, потому что людям всегда было понятно, что встать на защиту Родины — значит встать на защиту своей земли, своей семьи, то есть главных этнических ценностей своей страны.

Сумели ли мы сохранить эту силу духа сегодня?

Никто не знает, насколько мы сильны и как могли бы проявить себя в трудной ситуации. Например, мое поколение участвовало в совершенно бессмысленной Афганской войне, а следующее после нашего — в не менее бессмысленных кавказских войнах, и в обоих конфликтах люди проявляли небывалую силу духа, и патриотизм, становились героями. Дело тут в другом: в XX веке произошел серьезный ценностный слом. Если в прежние времена базовая воспитательная парадигма звучала «делай как старший», то на смену ей сначала пришла концепция «делай как лучший», а потом «делай как успешный». То есть нынешняя молодежь в своем движении вперед ориентируется уже не на лучшие образцы духовности, а на тех, кто достиг успеха, хотя успешные с точки зрения морали — далеко не всегда лучшие. Кроме того, население стало намного состоятельнее, что позволило ему разорвать межпоколенческие связи. Многие люди видят, что успешным можно стать и без семьи (и сейчас это активно транслируется), а семья, наоборот, мешает движению вперед. Так началось великое шатание: сначала начала размываться ценность института семьи и Родины как большой семьи, а потом стало меняться и отношение к своей стране: когда-то это была великая Россия, а сейчас она уже что-то не такая великая и западные ценности на этом фоне выглядят более привлекательно.

Разрушение базовой системы ценностей может привести к катастрофе?

На мой взгляд, до катастрофы еще далеко. Сейчас человек просто приобретает базовый пакет ценностей несколько позже, чем раньше. Раньше к 20 годам мужчина уже был готов нести ответственность за себя и за других, потому что его базовые ценности включали понимание того, что должен делать мужчина. Сейчас возраст приобретения этих ценностей отодвинулся — они приходят не сразу и не ко всем.

Воспитание — дело родителей.
Это именно наша ответственность сделать так, чтобы наши дети спокойно и адекватно относились
к искусству в разных его проявлениях

Впрочем, и прежде приходили не ко всем: во все времена были и изменники, и дезертиры, и преступники. Просто, например, советское искусство старалось демонстрировать лучшие образцы человеческого поведения. Но есть такие примеры и сегодня. Недавно я прочитал прекрасную книгу Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза» — великолепный пример духоподъемной истории про настоящего человека. Хороший фильм «Левиафан» — да, во время просмотра этой картины порой становится стыдно и страшно. Но, с моей точки зрения, любить свою родину — не значит все время ее хвалить: если люди будут смотреть на неприглядную реальность, они скорее задумаются о том, что эту реальность надо изменить. К тому же, положительные примеры для современной молодежи уже не работают. Когда я говорю своему сыну, как мы жили и как поступали раньше, он отвечает: «Это же было в доисторические времена, сейчас так уже никто не делает». И в чем-то он прав: люди моего поколения и старше пережили беспрецедентную ломку ценностей и должны были из обломков СССР составить новые ценности. Многие не смогли это сделать, и у следующего поколения не оказалось вообще никаких ценностей — родители просто не знали, что транслировать своим детям.

А музеи как место концентрации культурно-исторических ценностей имеют отношение к трансляции правильных базовых ценностей, составляющих основу духовности?

Безусловно, музей всегда транслирует какие-то базовые ценности, но, строго говоря, это не его задача. Музей сохраняет историческую память и отвечает за то, чтобы подхватывать новые тенденции и вводить их в нашу жизнь, развивать и так далее. В идеале человек должен просто прийти в музейный зал, испытать некое эмоциональное потрясение — позитивное ли негативное — и начать об этом думать.

Неужели вы так или иначе не подсказываете ему, в каком направлении думать?

Конечно, формируя экспозицию, мы прогнозируем впечатления и отношение людей. Например, выставка елочных игрушек — казалось бы, просто милый новогодний подарок для наших посетителей. Но стоит присмотреться — и вот они, игрушки, рассказывающие о том, как в СССР в 20‑е годы боролись с Новым годом, а вот игрушки, сделанные во время Великой Отечественной войны, а точно такая же собачка была у бабушки или у мамы с папой… Так человек невольно вспоминает историю, свой собственный дом, длинную семейную цепочку, а это уже прямой путь к семейным ценностям посетителя. Но наряду с трансляцией ценностей мы даем человеку возможность сделать свой выбор самостоятельно, ведь именно осознанное самостоятельное решение показывает, насколько человек готов отвечать за себя, за свою семью, за свою родину.

Бывает ли, что музей намеренно провоцирует посетителей, чтобы вызывать у них больший эмоциональный отклик?

Однозначно, мы никогда не будем подталкивать человека к нарушению законов морали, но порой нашему выставочному совету приходится делать непростой выбор. Я хорошо помню историю с выставкой Пабло Пикассо. Тогда мы привезли работы последних лет жизни художника, которые раскрывали автора «Герники» и «Голубя мира» как великого рисовальщика. В числе рисунков было много эротических сюжетов и сюжетов, в которых читались нападки на институт папства. Конечно, выставка была ввезена в Россию с разрешения Министерства культуры нашей страны. Тем не менее у стен Краеведческого музея стояли общественники с плакатами «Шаповалов, не растлевай нашу молодежь». И вот вопрос: должны мы были показать работы гения, который изображает эротическую сатиру, или должны были постесняться их? Наш совет решил: однозначно надо показывать.

А как нужно воспитывать молодежь, чтобы в подобных случаях она видела в произведениях искусства не пошлость, а в первую очередь мастерство великого художника?

Воспитание — дело родителей. Это именно наша ответственность сделать так, чтобы наши дети спокойно и адекватно относились к искусству в разных его проявлениях. Однажды я был на весьма скандальной выставке, не рекомендованной для посещения с детьми, и увидел там женщину с сыном и дочерью — близнецами лет десяти–одиннадцати. На возражение кассира женщина спокойно ответила: «Как мать я думаю, что мои дети могут на это смотреть». Я невольно залюбовался этой семьей, в которой дети были воспитаны очень мудро: их явно водили по музеям и галереям с раннего возраста, с ними явно много разговаривали на тему искусства и обсуждали увиденное. Было понятно, что из этих ребят вырастут нормальные взрослые люди, способные отличать хорошее от плохого и делать в жизни независимый выбор. В этом была огромная заслуга их родителей, с которых нам всем можно брать пример современного духовного воспитания.