Новые пространства

СТИЛЬ: Сергей, вы известны своими откровенными, иногда провокационными постановками. Можно ли сказать, что вы являетесь неким театральным революционером?

СЕРГЕЙ ЛЕВИЦКИЙ: Мы можем назвать режиссёром-революционером, к примеру, Хайнера Гёббельса, который может обойтись вообще без артистов на сцене, но точно не меня.
Улан-Удэ – провинциальный город, в котором проживает всего 400 тысяч человек. Бурятия – это республика, существующая на стыке двух культур. Как с одной, так и с другой стороны есть очень много каких-то консервативных вещей, незыблемых ценностей, которые порой тормозят развитие. И я стараюсь дать зрителям представление о том, насколько разным сегодня может быть театр. В этом плане для нашего города мои работы могут показаться чем-то революционным, но если смотреть в целом, то это, конечно, не так.

Почему люди так остро воспринимают любые нововведения, связанные с театром, ведь это касается не только Бурятии?

Это вопрос наших так называемых традиционных ценностей.  При советском строе театр долгие годы был неким апологетом духовности, нравственности, таким местом, где тебе рассказывали, как надо жить, делали из тебя идеального советского человека, пропагандируя те или иные ценности и модели поведения, которым ты был обязан следовать.
Сегодня театр понимает, что он должен быть лишен ханжества, лицемерия, должен быть открытым, честным и говорить современным языком о жизни в целом. Театр должен быть таким организмом, который живо отзывается на все, что происходит в мире, в стране, в городе, и необходимо уметь нащупывать болевые точки и откровенно о них говорить. Да, делая зрителю неудобно, да, показывая вещи, которые выходят за традиционные рами понимания – сегодня именно это основная функция театра, а не пропаганда каких-то лживых, искусственных ценностей.

Сегодня театр понимает, что он должен быть лишен ханжества, лицемерия, должен быть открытым, честным и говорить современным языком о жизни в целом

Люди годами приучены к тому, что театр должен воспитывать, показывать пальчиком и назидать. Многие зрители до сих пор хотят видеть театр именно таким, и когда они сталкиваются с тем, что не стыкуется с их представлением, то, конечно, вступают с этим в конфликт.

Два года назад вы приезжали в Новосибирск с постановкой для участия в фестивале «Ново-Сибирский транзит». Каковы ощущения от пребывания уже в новом амплуа – приглашенного режиссера?

Я не совсем комфортно себя чувствую в любом незнакомом пространстве, для меня всегда очень сложен момент коммуникации с новыми людьми, тем более с артистами. Артисты – народ амбициозный, творческий. И тяжелее всего не просто поставить спектакль, а найти точки соприкосновения. «Красный факел» – очень крутой театр с отличной, сильной труппой. Здесь существует очень четкая линия развития, происходит очень много любопытных вещей, ставятся интересные спектакли, приглашаются очень сильные режиссеры, и это, конечно, большая честь для меня – работать здесь над своей постановкой.

На сцене «Красного факела» еще ни разу не было Платонова, почему выбор пал именно на него и с какими сложностями вы столкнулись во время постановки?

У каждого режиссера есть свой портфель некое количество пьес, которые ты хотел бы осуществить. И в переговорах с руководителями театров ты предлагаешь свои варианты. Получилось так, что директор театра Александр Прокопьевич Кулябин одобрил именно Платонова.
Произведение малоизвестное, в России по нему ставили спектакли всего трижды. События разворачиваются в послереволюционной России, и пьеса очень тесно привязана к контексту того времени. Основная сложность заключается в том, чтобы переложить очень специфический язык Платонова на день сегодняшний.
Сама пьеса достаточно абсурдна, и мы хотели создать странное пространство, где соседствуют учреждения, которые обычно не размещаются в одном здании. Ночной клуб, ЗАГС, а через тоненькую стенку – зал суда. Мы попытались создать некий иррациональный, инфернальный мир, в котором очень странные персонажи существуют в довольно комичных локациях.        

Пьеса написана в 1928 году и высмеивает проблемы бюрократии того времени, насколько эти проблемы актуальны сейчас, спустя столько лет?

Беда в том, что это все на самом деле есть и сегодня. Так уж сложилось, что нашей бюрократической машине абсолютно чужды какие-то человеческие ценности, она не нацелена на людей. Она может заниматься бесконечно статистикой, бумажками, отчетностями, всеми проволочками, не беря во внимание человека вообще. Вспомните филь«Аритмия».
В нашей судебной системе, институтах здравоохранения, образования, которые по идее созданы для человека, всё делают для отчетности. Мы сегодня так живем. Вот и все, поэтому никакого насильственного переноса этих тем в день сегодняшний, к сожалению, нет.

Сегодня очень много говорят о привлечении нового зрителя в театр. Насколько сложно происходит этот процесс, и с помощью каких инструментов сейчас можно воздействовать на публику?

Статистика гласит, что из ста процентов налогоплательщиков в театр в среднем по России ходит только семь. И это о многом говорит. Театру сегодня достаточно сложно существовать: у людей появляется все больше выбора в том, как провести свой досуг. Поэтому театру приходится также работать в контексте бизнеса, придумывать новые маркетинговые ходы, чтобы заманить зрителя в свои стены.

Театр должен быть организмом, который живо отзывается
на все, что происходит в мире, в стране, в городе. Необходимо уметь нащупывать болевые точки и откровенно о них говорить

Сегодня театр выходит из своей традиционной коробки, ищет новые пространства, экспериментирует. Набирает обороты явление под названием иммерсивный театр, в котором зритель полностью погружается в постановку. Эта история зародилась не так давно. В нашем театре имени Бестужева есть спектакль «Преступление и наказание», в котором зрители делятся на группы по 15 человек и перемещаются по различным локациям, в которых происходит действие. Например, группа приходит в кабак, где сидит Мармеладов и рассказывает свою историю Раскольникову. Зрители садятся за столы, могут заказать себе выпивку, еду. Они попадают в это пространство и становятся не просто сторонними наблюдателями, а именно посетителями этого кабака и участниками действия.
Особо остро сейчас стоит вопрос ритмов. Сегодня мы можем одновременно делать несколько вещей: писать смс, сидеть в компьютере, параллельно с кем-то разговаривать и при этом все успевать. И этот темп в театре должен также соответствовать нашей жизни. Если я как зритель прихожу на спектакль старого образца, подробный и неторопливый, то он не будет мне интересен. В публику, которая посещает тот или иной театр, а потом становится его любителем, должны попадать эти ритмы, темы, театр должен коррелировать с эмоциональным фоном зрителей.