Крылья Амура подчиняются законам аэродинамики

LT: Зоя Николаевна, вы с вашим будущим мужем познакомились еще в школе. Ваш семейный стаж, наверное, превышает среднюю продолжительность жизни в России. Кто владеет секретом такого счастья — вы или Станислав Тиморкаевич? И в чем этот секрет?

ЗОЯ КАШАФУТДИНОВА: В этом году, в ноябре, исполняется 70 лет нашей совместной жизни. Мы поженились почти сразу после школы в 1949 году. Мы вместе прошли через многие испытания. А секрет… Секрет, наверное, в долготерпении и спокойствии моего мужа. Я очень вспыльчивая, а Станислав Тиморкаевич всегда был очень уравновешенным человеком. Даже ссориться с ним не получалось, он всегда находил слова, которые успокаивали, снимали напряжение.

Когда-то вы поменяли институт, чтобы быть рядом с мужем, затем приехали по его распределению в Новосибирск. Значит ли это, что вам пришлось пожертвовать своей карьерой ради его успеха?

Сначала мы оба в Челябинске учились: муж — в политехническом, а я — в пединституте на физико-математическом. Но его тянуло к авиации, и после первого курса он перевелся в Казанский авиационный институт. А тут как раз подоспел очередной сталинский призыв: к нам на физмат пришел какой-то начальник и сказал, что для авиации очень требуются специалисты по радиосвязи. Я решила воспользоваться ситуацией, так и оказалась в том же авиаинституте на специальности «радиоэлектронное оборудование самолетов». При распределении Станислав Тиморкаевич мог выбрать любое место, хоть Подмосковье, но он решил, что в Новосибирске будет интереснее. Дети потом не раз говорили — то шутя, то серьезно, — что надо было Москву выбирать. А я преподавала: в авиатехникуме, в институте геодезии, а потом в медицинском. Карьера… Я о ней как-то не очень думала. Хотя однажды пришлось принять очень непростое решение. Я работала над диссертацией, а научным руководителем у меня, знаете, кто был? Сам академик Казначеев, Влаиль Петрович. И тут дочка сюрприз преподнесла — родила мне внука. Пришлось выбирать — заниматься наукой или становиться бабушкой. Я стала бабушкой.

Насколько вообще вы были вовлечены в работу мужа, в его интересы?

Он делился со мной всем, чем можно было делиться, не нарушая режима секретности. В основном ведь Станислав Тиморкаевич работал над военными самолетами. Тем не менее я была в курсе многих его дел, знала его товарищей по работе, мы общались
семьями. Многолетняя дружба связывает нас с семьей научного руководителя СибНИА Алексея Николаевича Серьёзнова.

90‑е годы прошлого века — очень противоречивое время. Для
СибНИА это был тяжелейший период, но в 1997 году Борис Ельцин вручил Вашему мужу Государственную премию за ведущую роль в разработке аэродинамики Су‑27. Как вам удалось пережить девяностые?

Станислав Тиморкаевич всегда работал на износ. Ему часто приходилось ездить в Москву в министерство — что-то доказывать, требовать, выбивать для института какие-то фонды, деньги, не знаю, что еще… У него это хорошо получалось. И в девяностые было то же самое. Хотя, конечно, сам факт вручения Государственной премии был очень ярким событием в нашей жизни. Это был все-таки знак признания заслуг моего мужа. Все было очень торжественно, мы сидели в первом ряду приглашенных, потом пили шампанское с Борисом Ельциным… У меня очень двойственное отношение к этому человеку, но мы ведь не об этом говорим…

В 2003 году уже от Владимира Путина Станислав Тиморкаевич получил Госпремию за разработку спортивных самолетов. Но при этом сказал президенту, что авиастроение РФ находится в худшем положении, чем в девяностые. Как вы думаете, президент его услышал?

Не знаю, услышал ли… Институт работает, наверное, есть заказ. Знаю только, что, если бы не подвело здоровье, Станислав Тиморкаевич и сегодня бы работал не жалея себя.

А какое время в своей жизни вы считаете самым счастливым?

Я отвечу очень банально: студенческие годы — вот самое счастливое и самое радостное время в моей жизни.

Когда-то много говорили о конфликте физиков и лириков. Вы с супругом — классические физики, вы даже преподавали этот предмет в медуниверситете. Ваш сын Вадим — один из самых успешных издателей и журналистов Новосибирска, а дочь Ирина — известный врач, то есть они скорее лирики. Был конфликт?

Дети сами выбирали дорогу. И Вадим, кстати, выбрал как раз физику. Когда он еще учился в 10‑й школе, я показывала его работы преподавателям знаменитой физматшколы и они их очень высоко оценивали. Вадим поступил в НГУ на физмат, но со второго курса его забрали в армию — глупость
несусветная, простить не могу. Вернулся, закончил университет, но интерес к науке уже, наверное, потерял. Дела у него идут хорошо, но я до сих пор жалею, что он не стал ученым.

Зоя Николаевна, вас часто можно увидеть в кафе неподалеку от дома. Не самая распространенная привычка среди людей вашего поколения…

Когда мы еще в шестидесятых с мужем впервые побывали в Прибалтике, на меня очень большое впечатление произвело то, что там в кафе было много пожилых людей. Они сидели со своими чашечками, общались, что-то читали. Это было как-то очень по-европейски, что ли. У нас в то время в кафе и рестораны ходили за другим — выпить, погулять, повеселиться. То прибалтийское впечатление, наверное, сыграло свою роль. А еще я очень люблю капучино, дома есть кофемашина, но у меня не очень получается его готовить — разбрызгивается все. Вот и захожу в кафе — посидеть с чашечкой капучино.

Вы ровесница королевы Елизаветы. То, что она прекрасно выглядит, не удивительно, а как удается вам не в Лондоне, а в Новосибирске выглядеть по-королевски?

Я вас разочарую: никаких секретов, это просто генетика. У меня и мама дожила до очень преклонного возраста, но никогда не выглядела старушкой. Я не пользовалась никакой особой косметикой: муж был против, да и никакой необходимости в этом не было. Я губы стала подкрашивать только после 65 лет. Никогда не занималась спортом, не сидела на диетах, просто старалась и стараюсь больше двигаться. И ни разу никому не позволила прикоснуться к моему лицу — никаких косметологов, никаких салонов красоты.

Надо признать, природа хорошо позаботилась о вашей внешности. Но вот губной помадой после 65 лет вы же стали пользоваться, так, может, после 95 лет и о салонах красоты подумаете?

Ну что ж, всё может быть…