Мне никогда не хотелось обладать властью

LT: Вы стали главным редактором Elle почти во время дефолта, журнал Marie Claire тоже спасали от упадка и вернулись в Elle после кризиса 2008 года. Так совпало, что вы оказывались во главе журналов во время тяжелых экономических положений, как вам удавалось находить выход из таких трудных ситуациях?

ЕЛЕНА СОТНИКОВА: Всегда можно найти свою аудиторию и всегда можно создать благоприятные условия для рекламодателей, даже с теми, с кем сложно сотрудничать. Я считаю, что у меня есть особое умение договариваться с людьми из сферы бизнеса и финансов — это идёт со времён моей работы корреспондентом в информационном агентстве Reuters. Темы моих текстов были связаны с товарными группами — в основном я занималась цветными металлами, сахаром-сырцом, а также общими экономическими вопросами, включая курс рубля. Это была очень хорошая школа не только в плане английского языка или журналистики, но и в плане общения с людьми, которое часто требовало особых дипломатических навыков. Помню ситуацию, когда я позвонила в «Союзплодоимпорт» и сказала, что у меня есть вопросы о данных по сахару, на что мне ответили: «И что же вы хотите, Леночка, купить у нас конфет?» С такими мужчинами мне часто приходилось иметь дело, тогда в этой сфере было легко столкнуться с сексизмом. Особенно я это почувствовала, когда начала заниматься информацией по алюминию, и меня стали отправлять в поездки на заводы. Всегда все считали, что я приезжаю туда с одной целью — соблазнить как можно больше мужчин. Конечно, зачем же ещё? Это было очень тяжело, и когда мне выпала возможность уйти в Elle, я с удовольствием ушла.

Как вам удавалось бороться с сексизмом?

Никак. Спасала только моя настойчивость и даже наглость. На одном из больших мероприятий Лондонской биржи металлов LME Dinner меня подвели познакомиться с президентом немецкой компании Metallgesellschaft. Он смерил меня взглядом с ног до головы и сказал: «Ничего оригинальнее чёрного платья не нашлось?» А я парировала: «Разве у вас галстук чем-то отличается от остальных?» После этого мы подружились, и позже он приглашал меня на должность специалиста по пиару в свою компанию.

Глянец напрямую соприкасается с высшим светом, какое ваше первое впечатление было о нём?

Я чувствовала себя очень неуютно. Во‑первых, потому, что не носила брендовую одежду: никогда не считала это необходимым. Я покупала вещи недорогих марок, и это было для меня своеобразной игрой: даже если я куплю вещь в магазине Zara, всё равно все будут спрашивать: «Кто это?» Эта снобская формулировка вопроса в глянце имеет отношение к дизайнеру. Во‑вторых, я думала, что не умею, что называется, ни ступить, ни молвить, а меня окружали пафосные и важные люди — мне же всегда было стыдно вести себя, как они. К тому же, мне никогда не хотелось обладать властью. По моему мнению, власть — очень возрастная категория, а я никогда не хотела стареть. Я даже свой кабинет в редакции никогда не называла кабинетом: это была моя «комната». И тем более я никого к себе «на ковёр» не вызывала и предпочитала обсуждать вопросы с людьми в коридоре. Я считаю, что атмосфера пафоса в конечном итоге на меня практически никак не подействовала, и можно сказать, что в этом плане я вышла сухой из воды. Хотя я видела, как люди менялись на глазах, когда приходили в глянец: они теряли свою самобытность и превращались в заложников системы.

Какие у вас представления о глянце сейчас и как он изменил вас?

Всегда нужно помнить, что глянец — это во многом придуманный мир, мир псевдокомфорта. Тебе легко оформляют визы, дарят сумки, цветы, но за это ты платишь жестокую цену, выпуская ежемесячный журнал огромного объёма. И ты много лет живёшь в режиме дедлайна, у тебя плавятся мозги. Бесконечные встречи, поездки, шампанское. Последние два года в глянце я с большим трудом ездила на показы: мне это было уже совсем неинтересно. После ухода из Elle я не посмотрела ни одной модной презентации, даже в интернете. Нет интереса, потому что нет интереса к моде. Есть понимание своего стиля. Это гораздо важнее. Определяющие вещи в моём образе — белая рубашка и чёрные брюки или минималистичные платья с необычным кроем. И вообще, для меня сейчас гораздо важнее, как выглядит мое лицо и в каком состоянии фигура.

Главный редактор издания о моде должен отличаться хорошим визуальным вкусом?

На эту тему достаточно сложно говорить: редакторы модных журналов часто сталкивались с проблемой, что они не соответствуют представлениям читательской аудитории о том, как должен выглядеть главный редактор. По моему мнению, он должен выглядеть хорошо, но не обязан быть моделью. Его работа — собрать журнал, ориентируясь на свою визуальную культуру. А собственный вкус развивается с годами: во время работы ты видишь очень много образов, других журналов. Многие крупные бренды (Chanel, Dior) не только приглашают журналистов на показы, но и водят в музеи, показывают знаковые места, знакомят с культурой страны. Мне посчастливилось обогатить свою визуальную культуру таким образом, и это сильно повлияло на мою живопись.

Много ли творчества в глянце?

У каждого журнала есть своя формула, по которой он издаётся, и понятно, что творческий размах не бесконечен. Elle в этом плане давал куда больше творческой свободы, чем другие издания: там есть и мода, и тексты, и возможность их комбинировать. Мне повезло оказаться именно там, потому что для творческого человека в Elle было всё, что нужно.

Сейчас ваше творчество — это реализация того, чего не хватало раньше?

Это естественное развитие. Сумма опыта и его продолжение в живописи. Всему своё время, творчество требовало другого выражения, и рамки журнала стали мне тесны. Хотя сейчас я собираюсь запускать свой сайт: это будет небольшой возврат к глянцевым временам. Сначала я хотела сделать портал про свою живопись, но мои читатели сразу начали требовать и тексты. Поэтому сайт будет довольно разносторонним. Я подумала: почему нет — если ресурс будет успешным, туда можно будет привлекать рекламодателей.

Вы продаёте свои картины?

Продаю — не то слово, они разлетаются: за последние два года у меня купили 140 картин. Как ни странно, ниша позитивного современного искусства далека от наполнения, поэтому возникает большой спрос. Я всегда использую журнальные принципы, когда пишу картины. Например, в моих женских образах отсутствуют лица либо они находятся в таком ракурсе, что их не видно. Я точно знаю, что, как только появляется лицо, сразу возникают те, кому это нравится и кому не нравится. Поэтому, когда есть возможность обойтись без этого, когда любая женщина может примерить образ на себя, это обеспечивает хороший коммерческий успех. Очень хорошо продаются сюжеты с цветами: розами, пионами. Это мой конёк – живая история, заряженная энергетически.

Как вы думаете, люди покупают талантливо написанные картины или именно произведения «от Елены Сотниковой»?

Точно покупают картины. Я продаю их в Инстаграме, и недавно узнала, что очень много подписчиков вообще понятия не имеют, что такое журнал Elle и что я когда-то возглавляла его. Они подписаны на меня как на художника. Для меня это реальное достижение, а ещё я горжусь официальным статусом амбассадора: я стала лицом акриловых брендов Daler Rowney и Maimeri.

Чем вас увлекает живопись сейчас, что вы находите в ней?

Для меня это идеальная энергетическая история. Я имею безграничные возможности реализовывать свои идеи и образы в живописи. Для меня это и крупный бизнес-проект. Правда, в этом предприятии я и генеральный директор, и секретарь, и бухгалтер, и уборщица. Но самое главное – благодаря изобразительному искусству я могу не только зарабатывать неплохие деньги, но и передавать людям свою энергетику. А её у меня много.