Наука и искусство: от соперничества к гармонии

LT: Иван Юрьевич, в вашей жизни наука и искусство — взаимодополняемые сферы или направления, которые развиваются независимо друг от друга?

ИВАН КУЛАКОВ: В начале своей карь­еры, и научной, и в искусстве, я старался, чтобы эти два вида деятельности не пересекались друг с другом. В искусстве есть такой деликатный момент: как только у кого-то возникают подозрения, что ты artiste de dimanche, то есть любитель, то и творчество твоё несерьёзно. Поэтому, представляя свои картины в Европе и США, я скрывал свою научную деятельность, так как в артистических кругах это автоматически стало бы признаком непрофессионализма. К тому же, это были 90‑е годы, когда престиж науки оказался на очень низком уровне и быть учёным в глазах окружающих значило быть не­удачником, который не добился в жизни ничего. Искусство же воспринималось как некий возвышенный и очень привлекательный мир, который, к тому же, в глазах общества давал шанс на сказочное обогащение. Я думал, что, если обо мне напишут в газетах, покажут меня по телевизору, это и будет счастье. Но, довольно легко добившись медийного успеха в разных странах, я понял, что эта суета вокруг моего имени абсолютно меня не трогает, так как не имеет никакого отношения к сути творчества. Я видел множество примеров, когда художники или галеристы становились популярными не благодаря своему таланту, а благодаря состоятельным спонсорам и пиар-менеджерам. В искусстве стало слишком много бизнеса, по-настоящему одарённые люди сливались с массой грамотно раскрученных персонажей, и всё это стало неинтересным для меня. Я с удовольствием вернулся к науке, погрузился в исследования, и сейчас это моё любимое дело, которое мне очень нравится. При этом мне не приходится скрывать от коллег своё увлечение живописью. И несмотря на то, что в научной среде это воспринимается скорее как хобби, отношение к творчеству здесь всегда положительное: даже академики пишут стихи, фотографируют и так далее.

Это помогает в научной работе?

Очень помогает. Для фундаментальной науки важна эстетическая составляющая. Ведь крупные научные проекты, такие как высадка на Марсе или исследование элементарных частиц, напрямую не приводят к улучшению жизни простого человека.  Если вы показываете скучные графики, полученные за миллионы долларов, у многих может возникнуть убеждение, что деньги потеряны зря. Но никогда такие мысли не возникают по отношению открытий, красиво представленных на канале «Дискавери», — такие материалы вызывают неизменный интерес и гордость за человечество. Если у вас есть видеосъемка, где вы, как Джеймс Бонд, проноситесь над вулканом, это впечатляет людей: и чиновников, от которых зависит финансирование научных проектов, и социально ответственных предпринимателей, которым интересны крутые проекты, например, прошлым летом один бизнесмен помог нам установить сейсмические станции на вулкане на Камчатке. Так что очень важно делать научные картинки красивыми и понятными людям, чтобы их можно было показать хоть на заседании Президиума Академии наук, хоть в детском саду, и мои художественные навыки очень сильно помогают мне в продвижении научных инициатив.

А ваша научная деятельность, в свою очередь, как-то влияет на творческий процесс?

Когда я создаю картины, то стараюсь отключать всё рациональное — на мой взгляд, картины, созданные «по науке» слишком плоски, банальны. Месседж, заложенный в них достаточно очевиден, так как учёный, писавший их, пытался вложить в картины свой ум. Я сам часто грешу этим, но такие работы мне не нравятся. По-настоящему удачная картина — та, в которой ты находишь нечто такое, что и не думал вкладывать. Кстати, поэтому я не люблю комментировать свои картины. Раньше очень любил рассказывать о том, что хотел сказать в той или иной композиции, а теперь думаю, что в произведении искусства должен быть простор для мысли — пусть каждый человек видит то, что он видит. И знаете, иногда просто поразительно, сколько смыслов, о которых я и не думал, люди находят в моих картинах (улыбается).

Почему вы вообще однажды решили взяться за кисть?

Я считаю, что большую роль в этом сыграл мой отец — человек очень увлечённый и умевший рассказывать о прекрасном. Мы много путешествовали по Советскому Союзу (возможности выехать за границу тогда ещё не было), постоянно ходили в музеи, где он рассказывал обо всём, что мы видели. Стоило ему начать, как вокруг собирались люди — настолько это было интересно. Дома всегда были книги и слайды, посвящённые мировому искусству. Имея такую базу, я интуитивно нашёл свой путь в живописи. В процессе создания картины главное для меня — из тысячи штрихов найти один правильный. Увидеть его, выделить среди всех — это вопрос вкуса. Я не утверждаю, что у меня безупречный вкус, но линии, которые в итоге остаются на моих холстах, для меня идеально правильны. Приступая к работе над новой картиной, я сначала начинаю мазать по холсту толстой кистью, потом кистью потоньше, потом замазываю всё, что получилось, потом что-то восстанавливаю… Может пройти не один месяц, пока я не найду тот малый процент линий и форм, отвечающих моим внутренним представлениям о гармонии.

Очень похоже на исследовательскую работу.

Конечно. Искусство по своей природе очень близко к фундаментальной науке, главным образом своим абсолютно непрактичным стремлением создавать прекрасное и познавать неизведанное — качества, которые делают человека человеком. Фундаментальная наука — это наше представление о том, как устроена Земля и другие планеты. Зачем люди стремятся спуститься на дно вулкана, зачем они изучают Марс или пытаются заглянуть в чёрную дыру? Конечно, ими движут, в том числе, и некоторые практические соображения, но в первую очередь, это ужасно интересно и невероятно красиво — так красиво, что канал «Дискавери» из года в год является одним из самых популярных в мире. Человеку всегда хотелось слушать хорошую музыку, и для этого абсолютно нелогичные люди — Бах или Моцарт — писали величайшие произведения. Человеку всегда хотелось смотреть на прекрасные картины, и лучшие художники мира создавали потрясающие полотна. Это не те картины, что пишутся под интерьер: «Крик» Эдварда Мунка невозможно повесить у себя дома — на них можно смотреть только в музее, и, с этой точки зрения, никакой утилитарной функции такие вещи не несут. Но человечество в них нуждается! Так же, как нуждается в фундаментальной науке, которая является частью мировой культуры и стоит в одном ряду с живописью, музыкой, поэзией. Да, поэзией, потому что, когда наши академики начинают говорить о науке, ни с чем другим это сравнить нельзя.

Где можно увидеть ваши работы или приобрести их?

Сейчас выставки проходят очень редко — всё-таки наука стоит на первом месте. Мы с коллегами каждое лето уезжаем на Камчатку, в Cтрану вулканов, и это очень драйвовая работа, которая мне ужасно нравится. Продавать картины мне тоже стало как-то тяжело: в деньгах я не нуждаюсь, того, что получаю, мне достаточно. Какой тогда смысл в продаже? У меня всегда было очень много заказных проектов. Например, Российский государственный университет нефти и газа имени И. М. Губкина заказал пять четырёхметровых панно с элементами нефтегазовой тематики. Также я оформлял офис компании Schlumberger в Москве. Кстати, они время от времени делают мне заказы для корпоративных презентов; так, недавно использовали мои картины для проведения какой-то бизнес-политики с «Роснефтью». Много лет я сотрудничаю с Потсдамским центром наук о Земле. В своё время я работал там в качестве научного сотрудника, а теперь рисую праздничные открытки, где наглядно и с элементом юмора показана настоящая большая наука. Это не коммерческий проект — мне просто хочется сделать приятное людям, с которыми я общался, и заодно внести свой вклад в «пиар» фундаментальной науки. Открытки расходятся по всему миру, и, куда бы я ни приезжал, учёное сообщество узнаёт меня не только по результатам моей профессиональной деятельности, но и по этим картинкам. Можно сказать, что в моём случае наука помогает познавать мир, а искусство — творить свою собственную вселенную, продолжая через это творчество познавать законы бытия. И в таком положении вещей я чувствую гармонию и порядок.