Как же защитить язык наш?

Почему молчат учёные?

У нас прижилась в основном одна форма защиты языка — научные конференции. Учёные мужи, один доказательнее другого, убеждают себя и коллег своих в безраздельно высокой роли языка, надолго погружаясь в глубины профессиональной зауми. Ничто из этого к народной толще не выходит. Так же, внутрь себя, действуют Общество русской словесности, фонды русского языка. В этих замкнутых образованиях говорится, конечно, и о засорении русского языка инокультурной лексикой, о речевой культуре новых поколений, бесспорно, обвально падающей (один из печальных итогов реформы образования). Но народного слуха учёные заботы не достигают. Выдрессированная за XX век научная публика ведёт себя с большим запасом корректности, чопорности, избегает взбудораживающих слов, характеризующих состояние языка: «разрушение», «лингвистическая интервенция», «погром», «защита», «протест», «битва за родной язык» и т. п. Мелкотемье, поразительная толерантность, благодушное сожаление — реакция на беду огромного большинства учёных. Непоколебимой науке подражают от рождения мёртвые общественные структуры — «спасатели» языка. А в это время идёт злонамеренная и стихийная порча русского языка одними только англицизмами, они, как метастазы рака, расползаются в его теле.

В СССР (1964 г.) и РФ (2000–2001 гг.) были две протестные вспышки в обществе, притом обе с положительным исходом. Врагам русского языка и русской культуры не дали тогда провести убийственные реформы алфавита и орфографии. Плохо то, что опыт этих «вспышек» так и остался неизученным, замолчанным. Мы ошибочно считаем победы окончательными.

Битва идеологий

В отношении состояния и защиты русского языка должно бы честно и определённо высказаться государство и системно взяться за решение проблемы. За всю известную нам историю человечества выработано только два метода воздействия на разрушителей чего бы то ни было — уговоры и битьё. Но, начиная с обманной «перестройки», лава «общечеловеческих ценностей», «прав человека» и других либертарианских вещей накрыла матушку-Россию, не успевшую восстановить истреблённые в жестоких экспериментах «культурной революции» свои жизненные силы. И какую бы проблему ни вознамерилось решить общество, либертарианцы поднимают гвалт, в один голос трубят о недопустимости запретительных мер. Вяжут государство по рукам и ногам. Так было, например, в последнюю кампанию борьбы с пьянством и алкоголизмом. И вновь так будет, заговори серьёзно законодатель о принудительных мерах очищения жизненной среды нашей от матерной брани, англицизмов и других, им нет числа, загрязнений русской речи. Нафаршированные либертарианцами СМИ лживо завизжат о бесполезности принуждения и запрета. Конечно же, ещё необходимо и воспитание и образование. Аксиома!

Лучшие люди России, поистине сыны и дочери её долго и настойчиво добивались от власти принятия закона о защите русского языка. Подвигло их к этой борьбе нестерпимое повсюдное глумление над русским языком на исходе советского строя. А уж после переворота 1991 года бесчисленные радио- и телебесы, великие и малые, пустились во все тяжкие, соревнуясь в своём рое, кто больше ран и увечий нанесёт русскому слову и речи.

Что же наше государство?

Сыны и дочери России добились-таки своего, и закон был принят. На стадии принятия закон от чтения к чтению становился всё беззубее. И из предложенных обществом замечательных мыслей и мер в нём мало что осталось. Счёт потерям начинается с самого названия закона — «О государственном языке Российской Федерации». Законодатель изъял из проекта закона принципиально важные слова «защита», «русский язык». Только в статье 1
написано «русский язык как государственный…». И то через «как». Выделяется одна функция русского языка — государственная, чем заужается задача закона. Затем будет несколько редакций закона, по крохам улучшающих его. Так, только в 2014 году в его текст впишется недопустимость нецензурной брани. Иностранные слова разрешены только те, для которых не нашлось аналогов в русском языке. Не действует это требование закона. Слово «защита» появляется в статье 4. Здесь полная неопределённость и туман, недееспособная статья. Ну а её пункт 8 уж совсем какой-то толерантно-пожелательный. В нём компетентным органам дозволяется принимать «иные меры по защите и поддержке государственного языка Российской Федерации». Статья 6 говорит об ответственности за нарушение не конкретных норм языка, а законодательства о государственном языке. А оно-то неопределённо-беззубое! Закон не получился, дух в нем не тот. Частичные доработки ничего существенного не прибавили. Нужен, остро нужен новый закон, и именно закон «О защите русского языка».

В преамбуле надо будет показать смысл и структуру нападений на русский язык. Одного противостояния нашествию англицизмов, как и орфографической защиты, сегодня будет недостаточно. Состояние русского языка требует самым серьёзным образом обратиться к таким запущенным сторонам качества языка, как интонационно-ритмический строй, темп, динамика, вся его музыка. В законе должно быть чётко заявлено, что государство со всеми его структурами сверху донизу говорит и пишет на классическом русском языке. Закон должен потребовать того же и от СМИ, особенно строго — от телевидения и радио.

Наказания виновных в порче языка должны быть неотвратимы.

Диверсанты в прямом эфире

Народ ещё не забыл передач последних известий на два голоса — мужской и женский. Мужская сторона — это большая строгость, официальность что ли, женская — это эмоциональная проникнутость передаваемого текста, теплота, оживление его. Дикторы радио, а потом и телевидения преподносили народу образцовый русский язык, базовый словарный состав, интонационный строй, учили правильным ударениям, понятийной ясности. Исключались слова-паразиты, словесный мусор.

Состояние русского языка требует самым серьёзным образом обратиться к таким
запущенным сторонам качества языка, как интонационно-ритмический строй,
темп, динамика, вся его музыка

Дикторов теперь сменили диджеи, балагуры-ведущие. Чувствуется, что они уже не сидят перед зеркалом, до деталей и деталек не отрабатывают выговор, чёткость слова, нужную по смыслу текста динамику голоса… Нет заботы уже и о простой грамотности. Как тут иначе скажешь, когда передающий вести по радио России говорит «пятнадцать и два десятых»? При этом не поправляется и не говорит «простите». А тембры голосов, постановка голосов? При конкурсном отборе в дикторы всё это входило в состав обязательных условий допуска к микрофону. Что делать нам? Восстанавливать культуру радио- и телеязыка! А пока за порчу русского языка в эфире надо вводить внушительные штрафы, закрытия на какой-то срок учреждений СМИ, а неисправимых — навсегда, увольнение непригодных с публичных, «речевых» должностей. В исключительных случаях должна предусматриваться и уголовная ответственность. Великий педагог и сын России К. Д. Ушинский предупреждал своих современников: «Отнимите у народа всё, и он всё может воротить; но отнимите язык, и он никогда более уже не создаст его; … вымер язык в устах народа — вымер и народ».

А как у них?

Категорически недопустимо, чтобы и новый закон принимался без широкого, демократического обсуждения в учительской, профессорской среде, во всём народе, без чётко и строго разработанных механизмов его осуществления. В самый раз обратиться к опыту многолетней законодательной и иной защиты национальных языков в странах Запада. Проповедуя миру всякую там толерантность, Запад в борьбе за своё национальное достояние открыто и смело прибегает к запретительным мерам и добивается того, чего хочет. Это одно преимущество над «разлиберализованной» Россией. Другое заключается в том, что на Западе государственная воля и общественные силы в таких случаях не противостоят друг другу, но согласно действуют. Например, законодательная активность Франции в отношении языка как объединителя народа, государства уходит в первую половину XVI века и в древность, к 813 году, когда были запрещены церковные проповеди на непонятной народу латыни. В 1635 году Французская академия защищает язык, устанавливая нормы его использования. До сих пор Академия строго отслеживает заимствование чужих слов и рекомендует принятие по крайней необходимости 10–15 слов в год (!).
Сравните — у нас с 1990‑х годов 300 в день! Частота прибегания французов к языкозащитным мерам лишь только нарастает, что обусловлено взрывообразной скоростью развития средств связи и информации и усилиями глобализаторов. Создаются и постоянно совершенствуются различные структуры — «альянсы», «верховные комитеты», «генеральные комиссии», «главные управления», «высшие советы», «агентства»… Суть их напряжённой деятельности — языковая национальная и международная политика, противодействие упрощению грамматического, лексического, стилистического, орфоэпического строя языка, отражение лингвистической агрессии. А за всем этим — декреты, законы.

В канун 1976 года был принят закон, основной задачей которого была защита французского от нападений английского и любого другого языка, равно и чужой культуры. Вершина всего — забота о воспроизводстве и упрочении национального самосознания. Оказывается мощное давление на СМИ, рекламу, употребляющие чужие слова. Определяется высокий процент песен, исполняемых на французском по радио и телевидению. Государство даёт премии ТВ за показ французских фильмов. Даже такие слова как «факс», «и‑мейл» заменены на «телекопию» и «курьель». У французов и НАТО не НАТО, а ОТАН — Organisation du traite de L’Atlantique Nord. Предаётся большое значение владению французским высокопоставленными лицами, публичными деятелями, дикторами. Им рискованно сыпать «трендами», «аутсорсингами», косноязычничать. Не как у нас. В этом французы видят не безобидное щегольство «учёностью» и простые оплошности, а проникновение кодов чужой культуры и элементов образа жизни.

С 1994 года во Франции действует более жёсткий закон — закон Турбона, запрещающий использование иностранных слов. Когда не находится французского аналога иностранному слову, предписывается обязательный перевод. Объявления, надписи в публичных местах должны делаться на французском. Во исполнение закона Турбона Жак Ширак, будучи мэром Парижа, снял со столичных улиц все вывески на английском и приказал перевести на французский даже названия английских фирм. Нарушения закона здесь караются внушительными штрафами.

Французы особо много пекутся о распространении своего языка в мире, видя в этом реальное усиление всей внешней политики. Активнейшим образом действует лингвистическое сообщество «Франкофония». В 1983 году при президенте страны создан Высший совет по франкофонии, а в 1986‑м введён пост Генерального секретаря по делам франкофонии — ранг министра. Много делается и другого. По защите своего языка Франция — первая страна в Европе.

«Говорите со мной по-немецки»

Эффективно законодательно борется с вульгаризацией языка, с нецензурной бранью Польша. За мат на улицах и в общественных местах беспрекословно надо выложить 15 долларов.

В Германии, как и в постсоветской России, титульный язык ущемлён. Причин для этого сложилось довольно много: длительный период раздробленности, запоздалое утверждение единого языка для всех немецких областей, поражение Германии в двух мировых войнах, американская оккупация западногерманских земель, отсутствие законодательного закрепления немецкого в роли государственного языка и другие. И, конечно же, сказывается и рост популярности английского языка в эпоху глобализации. Но шторм англицизмов, вытеснение немецкого из деловой сферы и науки, наконец, взбудоражили общество. Дошло уже до того, что конференции по германистике стали проводится на … английском. Немцы очнулись и стали защищать свой язык, культуру, будущее. На исходе XX века было образовано Общество защиты немецкого языка. Инициатором был, увы, не филолог, а профессор-статистик Вальтер Кремер. Обычно любое тематическое общество (языковое, трезвости и т. п.) начинает с правильных и доказательных разговоров в среде единомышленников, с просвещения и увязает в нём. Но основатель Общества защиты немецкого языка выработал целую систему мер давления на лиц и структуры, которые внедряют английские слова и выражения. Оружие Общества — массовый протест. В адрес компаний, навязывающих англицизмы, организуется вал возмущённых писем, что угрожает бойкотом их товаров. На англизированных рекламных материалах ставится штамп «Говорите со мной по-немецки!». На витрины англоориентированных магазинов наклеивают яркие надписи «А можно это сказать по-немецки?». Газета Общества печатает списки фирм, которые уродуют немецкий язык. Другие газеты их перепечатывают. Боясь убытков, фирмы меняют отношение к языку. Применяются и другие меры воздействия на англофилов в торговле, предпринимательстве, обслуживании. Всё больше девушек не отвечают на англизированные к себе обращения и просят ласковые слова говорить по-немецки.

И нам не следует надеяться на всецелую защитную роль современного российского государства в отношении русского языка и культуры. Оно само нуждается в общественной национально-культурной экспертизе. Вред полного огосударствления всех форм жизни в недавнем прошлом мы увидели. Ничего доброго не принесёт и полное разгосударствление. Нужна оптимальная и подвижная модель сотрудничества государственных и общественных сил. Под давлением общества и видя вялость, нерасторопность центра в организации системы защиты языка, власти ряда регионов ищут и находят свои возможности. Так, белгородцы уже более 5 лет ощутимыми штрафами заставляют сквернословов прикусить язык; полицейских за усердие в этом деле здесь премируют. Самостоятельные языкозащитные меры разрабатываются в Краснодарском и Алтайском краях, в Республике Саха (Якутия)… Мы знаем случаи перерастания злободневных местных законов в федеральные. Немнимое гражданское общество — самодеятельная, энергичная, творческая сила. Конечно, такое дорогое устройство, как государство, оправдывается защитой народа и его культуры от всяких внешних и внутренних врагов и благоустройством народной жизни. Самодеятельное общество бодрит власть, отбирает для неё лучших людей, возвышает их ответственность.

Защитим русский язык вместе!

Живые к творчеству учителя должны вводить начала этимологии («этимон» — истина, сокрытая в слове), находить возможности преподносить детям тексты на чудном языке пращуров наших. Наряду с алфавитом знакомить их и с азбукой. Юношество европейских стран изучает свои древние языки, латынь, древнегреческий. Надо и нам делать всё возможное для изучения основ старославянского или хотя бы его упрощённого варианта — церковнославянского. Кружок, факультатив (как ядра конденсации для дождя, ливня), а там и, придёт срок, введения в школьный учебный план. Дитя не плачет — мать не разумеет. «Плакать» надо!

Родителям желательно поостеречься раннего обучения детей иностранным языкам, и учить им «никак не прежде того, пока будет заметно, что родной язык пустил глубокие корни в духовную природу дитяти» (К.  Д. Ушинский). Народное пение (домашнее и студийное), семейное чтение народной и классической литературы и поэзии — оздоровляющие, озонирующие дожди для языкового поля. Национальная песня — мощный проводник жизненных сил для души и тела.

А как быть, когда вокруг душит сквернословие и грубословие? Если деваться некуда, то переключите переживания. Есть психологическая теория переключения переживаний. Беззвучно читайте стихи, пойте любимую песню. Верующий знает ограждающую силу молитвы. А вместе со всем этим — включайтесь в общественную деятельность по защите русского языка, речи, культуры, и Бог вам в помощь!