Русский язык в интерьере распавшегося государства

Нашу эпоху во многом определяет произошедший совсем недавно, по меркам исторического времени, распад Советского Союза. Единая система, в которой на протяжении 70 лет происходило расселение народов по всей территории государства, где язык, культура, экономика перешагивали границы республик и становились принадлежностью всего цивилизационного сообщества, формировавшегося на пространствах России, утратила скрепляющую её силу и в результате произошедшего социально-политического взрыва потеряла свою системную оболочку и превратилась в набор государств, формирующихся теперь уже в суверенной логике. Практически сразу же образовавшиеся страны приступили к искоренению всех атрибутов социального союза, существовавшего в рамках Российского государства, проникших в сопредельные пространства. Новые субъекты стали действовать по принципу «никаких примесей».

Вытеснению стало подвергаться всё, имеющее русское соотнесение: хозяйственные связи, совместные проекты, язык и церковь, наконец, население, жившее-оказавшееся в этих ранее союзных республиках. «Чемодан, вокзал, Россия» — вот она, сегодняшняя формула ранее существовавшего общенародного единства. И даже кириллица стала неугодной. В государственных аппаратах бывших республик были зачищены все должностные позиции. Не стало исключением и бизнес-пространство. В итоге при становлении новых стран постепенно сформировалось тождество: национальная государственность — ничего русского! Российский синтез сменился антироссийской энтропией?

Распад социалистического государства осложнился начавшимся повсеместно переходом от социализма к капитализму — своеобразным социологическим регрессом, случившимся во всех осколках бывшей страны. Никто не знал, как из социализма перейти в капитализм. К сожалению, не знала этого и Россия и не смогла выполнить роль лидера в создании модели построения капитализма и повести страны СНГ по новому, капиталистическому, пути с сохранением преимуществ ранее сложившейся социалистической интеграции. Более того, стало очевидно, что основной экономической энергией в самой России стала энергия распада, высвобождающаяся от развала практически всей производственной структуры социалистических отраслей: промышленности, сельского хозяйства, науки, культуры… Приватизация, бездумно проведенная в зарплатной стране, сверх всякой меры обогатила тысячи, но при этом беспардонно разорила саму страну и попутно её население. Нам в очередной раз удалось все разрушить до основания. А вот «затем»… не наступило. На основе «кавалерийской» приватизации так и не была сформирована эффективная конструкция экономического базиса: в частнокапиталистическом сегменте хозяйства новый уклад, к сожалению, не смог стать производительным по причине своей маломощности — там удалось создать только модель потребительского капитализма, где потребителями являются преимущественно сами капиталисты. А в государственно-капиталистическом секторе, в котором сейчас сконцентрирована основная экономическая энергия России, реализована мобилизационная модель, работающая не за счет экономического самовоспроизводства, а за счет ручного управления и администрирования, где экономические критерии деятельности отнюдь не на приоритетных местах.

И в сфере власти мы так и не смогли решить истинную, сущностную проблему организации государственного управления: активность народа не смогла создать условия для формирования притока государственных лидеров, обогащенных политическим опытом и способных управлять страной, сменяя друг друга на высших уровнях и позициях власти. Поневоле начинаешь прислушиваться к тем, кто считает, что Россия по своему характеру тяготеет к монархической организации государственного управления. И действительно, сколько демократическими ни были бы сами выборные процедуры, со всей их «прозрачностью» и публичностью, но если предвыборная атмосфера оставляет сухими и безжизненными поля возможных кандидатов, то в результате оказывается, что на выборах не из кого и некого выбирать. Лидер в такой системе и становится, по сути, монархом. При этом он может быть даже хорошим государственным управителем, но от этого не перестаёт быть монархоподобным.

Кроме экономических и политических причин неприятия России в бывших братских республиках, есть еще одна область, которая становится всё более заметной и актуальной. Условно её можно обозначить как «любит — не любит». И действительно, уже нельзя не замечать, что здесь, в этой сфере отношений, всё стало не просто. К сожалению, всё чаще и чаще мы сталкиваемся с нелюбовью к России и русским. Пожалуй, ни одна другая нация не вызывает столь разноречивых чувств, как русские: русские нерастворимы в любой толпе; русских любят по отдельности и не любят в целом; Россию не любят многие политики и выразители политического мнения; русских не любят за невоспитанность, за неинтеллигентность — за «нижнетагильство». Русских не любят за их государство, за то, что их государство — «прибежище диктаторов». Русских не любят без какой-либо обоснованности: не любят — и все.

Конечно, можно привести массу оговорок: что далеко не все не любят русских, что русских любят за широту души, за открытость и доброту, уважают за воинскую доблесть, преклоняются перед достижениями русской культуры, за то, что русские создали особое явление социальной жизни — интеллигентность. Правда, тут же встречаются обвинения России в неустроенности быта, неумении наладить хозяйство и организовать свою экономику. Замечают техническую и технологическую отсталость, упрекая по этой причине в неосновательных притязаниях, нежелании занять подчиненное место, в амбициях не по чину, не по силам и пр.

Здесь не место для анализа этих социологических чувств и оценок, а также степени их обоснованности. Отметим одно: они есть, и есть объективная причина их появления — Россия сбилась со своего пути: утратила огромную территорию, миллионы русского населения оставила за своими рубежами, выбрала неудачный вариант смены экономического строя, потеряла десятки тысяч производств, снизила свой научный и образовательный потенциал. Многое еще можно привести в этом списке, но и сказанного вполне достаточно, чтобы объяснить, что в групповом цивилизационном портрете мы сейчас смотримся не очень удачно. А люди чем ближе подходят к глобальному объединению, тем ревностнее оценивают социальный опыт друг друга и весьма критичны к его неконгруэнтности, когда одни характеристики имеют высокие значения, зато другие не выдерживают никакой критики.

И все-таки питательной почвой для отрицания всего русского в постсоветском пространстве послужили не внутренние дела в России, а экономическое и государственное строительство в самих молодых странах. А если совсем коротко — их бедность. Произошло резкое снижение потенциала системности их экономик, что закономерно привело к снижению всех показателей уровня жизни. И неудивительно, что в этой ситуации единственным системным объединительным ресурсом, к которому осталось апеллировать после разрушения экономической системы СССР, — единственным прибежищем для внутренней консолидации людей в новых социумах, к тому же не требующим никаких затрат, — явился национализм. Выбор в пользу эксплуатации национальных чувств не впервые случается в истории. К национализму прибегли в Германии, отброшенной в бедность после Первой мировой войны. Разные его степени и формы сейчас наблюдаются и в постсоветских странах. Вместе с падением СССР исчезла существовавшая в нем системная логика — логика государственного и экономического синтеза, взамен оказалась востребованной другая — логика отстраненности и отчуждения. И чем выше уровень бедности и неустроенности, тем выше энергия националистического пафоса.

Спрашивается, насколько оправдана война на лингвистической почве? Насколько вообще важна в современном мире национальная самоидентификация, коль скоро история ведет народы земли к интеграции в единую цивилизационную общность?

Китайская модель перехода от социализма к капитализму никем из них не воспринята, не востребована и не воспроизведена. Актуальным считается европейский вектор: возникла уверенность, что чем дальше удастся уйти от России, тем ближе к Европе окажутся эти страны. Еще и поэтому так активно используется замешанная на национализме антироссийская ориентация. Апогеем этого политического направления явилась борьба с русским языком: где больше, где меньше, но его вытесняют повсеместно. Откровенно агрессивные формы борьба с русским языком приобрела на Украине. Само построение национального суверенитета там мыслится как противопоставление России и русскому языку. Именно русский язык стал средоточением отрицания всего русского. Наблюдается явление социологического переноса: всё, что не устраивает в общественном устройстве, начиная от формы правления, политического режима и заканчивая экономической эффективностью народного хозяйства — всё рикошетом обращается к языку. Он объявляется если и не корнем причин, то агентом, причастным к общественному несовершенству, по принципу: раз у них, где всё так плохо, такой язык, то от него нужно во что бы то ни стало отмежеваться. Язык отвечает за тех, кто на нем разговаривает! Доходит до того, что русская речь становится объектом травли. Националисты считают: уберем из своей жизни чужой язык и сразу обретем собственную идентичность.

В преследовании русского языка явственно просматривается расчет на то, чтобы самым откровенным способом избавиться от российского влияния, отгородиться от России, создать пропасть в социальном пространстве между народами. Для этого требуется всего лишь лишить всех русскоговорящих возможности говорить на русском.

Для русских и русскоговорящих людей на Украине, а таких миллионы, поставлен вопрос: став объектом этно­агрессии, смириться с ней, претерпеть национальное унижение, перейти на украинский язык, а на русском говорить в подполье или покинуть землю Украины, для многих из них — родную землю, землю их предков, землю, на которой многие из них родились, — землю той Большой России, бывшей их Родины. Есть ещё один путь — путь борьбы. Выбор не простой.

И закономерно, что вопрос русского языка на Украине приобрел отнюдь не лингвистическое звучание. В нем слишком явственно выражена политическая окраска. Языковый конфликт перерос в геополитическое столкновение и вооруженное противостояние. Крым и Донбасс сделали свой выбор в пользу русского языка и России.

Спрашивается, насколько оправдана война на лингвистической почве? Насколько вообще важна в современном мире национальная самоидентификация, коль скоро история ведет народы земли к интеграции в единую цивилизационную общность? Может быть, начавшийся процесс освобождения от национальных и языковых идентичностей вполне оправдан и должен происходить безболезненно? Горбачев как-то сказал, что любой образованный, интеллигентный человек должен изучить и знать язык той страны, где он оказался и остался жить. Это было сказано о судьбе русских, живущих в национальных государствах после распада СССР. И действительно, может быть, новоявленные конфликты по границам России возникли от недостатка интеллигентности и нехватки у русских людей образования? Люди меняют пол, а уж национальность и язык поменять — что здесь такого?

Всё сущее стремится быть собою, а не стать одним предметом с другими предметами, оно не желает быть вместе с ними, но при этом не собою, отрицает путь, когда вынуждено в неразличимости своей сливаться со всеми другими вещами и когда каждой из частей этого растворенного слияния будет отказано в особом существовании.

Для того чтобы разобраться в чрезвычайно злободневном практическом вопросе сосуществования языков, позволим себе небольшой методологический экскурс, объясняющий природу языка и его многоаспектную роль в устройстве жизни человека и общества. В частности, исследуем последствия насильственного изгнания родного Слова для того, чтобы понять, вправе ли человек защищать свой язык и каковы пределы обороны родной речи?

Проникновение языка в жизнь человека на самом деле гораздо глубже, чем просто обеспечение коммуникативной функции и функции хранения знаний. Информационное бытие языка и по своему возникновению, и по той сумме актуальных задач, которая возлагается организмом на сферу языка, выходит далеко за пределы функций рефлексивного сознания и распространения гносеологической информации. Язык возник из развития действующего во всей материи информационного механизма, посредством которого происходит подстройка различных материальных форм и обеспечивается единство мира.

Этот информационный процесс может быть назван, с некоторой долей условности, термином, заимствованным из физики, когда в эксперименте происходит изменение физических параметров под влиянием наблюдения. Информационный механизм в своем эволюционном развитии в конечном итоге порождает сознание и становится наблюдением в полном смысле этого слова.

Если совсем схематично, то в ходе наблюдения, адресованного некоему чувствительному центру материальной системы, эта материальная система из всех возможных вариантов своей реализации, или, другими словами, суперпозиции, переходит в одно конкретное состояние, релевантное осуществленному информационному воздействию. А поскольку участниками информационных отношений становятся все материальные формы, то мир становится равен возникающему в нем наблюдению. Единство мира диктуется не просто его материальностью, а сама материальность проявляется как единое через способность подчиняться наблюдению, проходя при этом целый ряд пристроек и превращений. (Конечно же, раскрытие даже основных аспектов действия информации в рамках процессов, именуемых наблюдением, требует специального рассмотрения.)

В своем генезисе информационный процесс, оснащенный функцией действенного наблюдения, пройдя сложнейшую эволюцию, наконец, на стадии появления человека с его развитым сознанием, создает речь и язык. Наблюдая природу и обращая наблюдение в глубины своего организма, человеческое существо стало использовать возможность организовывать звук голоса для обслуживания своей жизни. Именно эти звуки и выступили предшественниками слов и материальной основой речи. В слове произошло соединение всех способов отражения мира — синтез информации! Здесь и звук, и цвет, и форма, и запах, и соприкосновение — все вместе соединилось в Слове. Слово рождалось в данной природной среде вместе со строительством тела в этой среде. Вместе со строительством общественного тела в этой природе.

В итоге язык создавался как сумма, система повторяющихся и в этом смысле стабильных результатов происходящих актов наблюдения. В результате на определенной стадии расширения роли информации в обеспечении жизни возникло наблюдение, отражающее наблюдение, — некий концентрат, способный воспроизводить снова и снова изначально состоявшийся акт наблюдения. Этим концентратом и стало Слово. Именно на такой основе смогла развиваться феноменология памяти, многократно расширившая возможности по использованию ресурса наблюдения. Материальная форма присвоила, приватизировала заключенное в Слове наблюдение и стала управлять собой и внешним миром.

Человек как особый продукт развития материи действительно начался тогда, когда стал обладателем Слова и Речи. Слова, собранные человеком, не только становятся инструментами сознательных действий, но и определяют всю сферу бессознательного, проникая в области, далекие от рефлексивного отражения. И в глубинах физиологических процессов мы находим контрольные точки наблюдения, осуществляемого словами. Таким образом, наблюдение захватило в свою орбиту множество явлений, управление которыми осуществляется языковыми средствами, причем достаточно автономно и незаметно для хозяина языка — сознания: человек отражает не только внешний мир, и не менее старательно он это делает и в отношении мира внутреннего, включая все доступные его отражению телес­ные процессы.

Можно с уверенностью сказать, что человек является таким, какие слова вооружили его сознание и, что называется, вошли в его плоть и кровь.

С самого начала своего появления слово стало пропуском в мир воздействия людей друг на друга. Именно в этом своем значении слово стало речью, языком. Однопорядковые реакции сделали данную речь родной речью племени, где сформировались узнаваемые ответы на предъявляемые стимулы, обусловив тем самым возможность осуществить общественное управление жизнью.

И чтобы уж совсем не было оснований для поиска словесного волшебства и мистики в раскрытии сущности наблюдения, отметим, прибегнув к помощи метафоры: по информационному лучу, образованному наблюдением, сконцентрированному в слове, проходит метафизическое воздействие, для которого информация проложила дорогу в мир материи. И именно благодаря этому воздействию происходит изменение материальных форм под влиянием наблюдения. Указующий перст информации: «Поднимите мне веки» — как тут не вспомнить Гоголя?

Уточним: информационное воздействие приобретает статус наблюдения, когда метафизической энергии, которую несёт в себе информация, хватает для того, чтобы изменить наблюдаемую материальную форму в точках, максимально восприимчивых к этой энергии. Данную энергию информация высвобождает из сферы пространства — метафизической сферы, обращенной к материальному миру физической пустотностью. Именно феноменологию, скрывающуюся в метафизике пространства, люди стали называть за её неуловимость, ненаблюдаемость, трансцендентность и в то же время абсолютную вездесущность и постоянное деятельное присутствие в мире материальных форм — сферой божественного. И если не сторониться общей культурной традиции, то с известной долей терминологической условности энергию, совершающую информационную работу, можно назвать энергией, идущей в мир со стороны Бога.

Понимая всю рискованность использования в методологическом тексте слова «Бог» в качестве термина, мы тем не менее находим это использование уместным и целесообразным: уж слишком крепко и нерасторжимо культура соединила эти понятия: Слово и Бог. «Вначале было Слово и Слово было у Бога…» Поэтому, оговаривая необходимость научного анализа информации и, в частности, связи информации с физикой пространства, мы продолжим использование обобщающего символа, скрывающего за собой пока еще недоступную для людей феноменологию.

Информация из внешнего мира имеет пропуск в мир внутренний и трансцендентный. В конечном итоге — доступ к Богу. Или, если угодно, к ноосфере. Так уж получилось в истории человеческой цивилизации на Земле, что русский язык, пожалуй, единственный из языков, который распахнул, широко открыл окно для Бога в Мир. Ну, а Мир, соответственно, с помощью Слова смог заглянуть в глаза Бога. Вот так они и смотрят друг на друга. И творят Жизнь. И не надо закрывать это окно — все проиграют. А что же другие языки? Каждый из них имеет свою проекцию в метафизическое пространство. У кого-то это форточка, у других — чердачное оконце, а у кого-то — витраж. Народы и их языки не равны в своей роли космического управления жизнью на Земле. Но каждый народ населяет жизнью свой уголок мира и обслуживает его своим языковым наблюдением.

Будучи проекцией Мира в глазах Бога, Слово отражало Мир и возвращалось в Мир через Бога и его силу. Оно добиралось, добирается и будет дальше осваивать силу Бога — ту бесконечную метафизическую энергию, к которой оно имеет доступ. И этой работе не видно конца. Она, по сути, только начинается.

А вот теперь вернемся, что называется, на грешную землю и зададим себе вопрос: что делать? Что делать русским, оказавшимся в ловушке национализма, что делать националистам, закрывающим для русских пространство языка и собственно пространство жизни: нацисты уже начали этот процесс и не собираются останавливаться? И наконец, что делать миру в этом конфликте, чью сторону принять и что делать России?

Приходится признать, что всё уже случилось. Конфликт изначально не был языковым, он лишь проявился в языке. Но после того как на этой почве пролилась кровь, он не может быть решен лингвистическими средствами. Поздно. Русские оказались на территории, которую передали другому народу. Народ перестал быть братским и начал языковое вытеснение русских. Русские заявили свои права на территорию и свой язык на этой территории. Остается ответить на злободневный политический вопрос: что первично — люди или территория. Если территория, то нужно подчиниться националистам и либо заговорить на их языке, либо покинуть территорию. Если первичны люди и вторична территория, то с учетом условности территориальных акций в общесистемном государственном строительстве, территорию придется отдать людям, отстаивающим свое право жить на своей земле и пролившим за это кровь. Есть, правда, ещё вариант, а именно вариант всеобщего истребления, но он, надеюсь, не рассматривается. Что касается республик, где нет территориальных споров, то проживающее там ранее русское население сделало свой непростой выбор и в значительной своей части, к сожалению, уже покинуло эти страны.

Подсказку в современном мире дают китайцы. Их язык начал свое победное шествие по планете. И это понятно. Весьма заметно влияет на отношение к языку фактор силы: есть жизненная сила у народа, проявляющаяся прежде всего в экономическом устройстве его жизни, в том, какое количество энергии данный народ вовлекает в свое жизненное пространство, — есть и авторитет у народа среди других стран, есть и закономерное уважение к культуре, философии и, конечно, языку этого народа. И, напротив, скатывается народ в слабость своих жизненных сил, обнаруживает явную дисгармонию своих социальных институтов и производственных усилий, порочность властных отношений и прочее несовершенство общественного уклада.

В предстоящем времени жизнь неизбежно приведет людей от вражды к соревнованию — кто станет сильнее в мирном экономическом строительстве, кто сумеет поставить себе на службу больше мирной энергии, тот и будет прав

Осуждение не заставит себя ждать: человечество не терпит несовершенства, проявляющегося у любого народа. И среди объектов осуждения, а иногда и преследования оказывается язык ослабевшего государства. Этот процесс принял слишком заметные, даже отчетливые, а иногда и демонстративно яркие формы по всей окружности России — в бывших республиках СССР. Им оказалось мало отделиться государственными границами, государственными суверенитетами, экономическими и политическими укладами и ориентациями. Они видят слабость России, винят её за свои беды и в итоге отыгрываются на русском языке. При этом они не желают замечать свое несовершенство и свои слабости. Да, эта их позиция непоследовательна, нерациональна, но, к сожалению, История до сих пор не создала ни одного высшего учебного заведения, где бы она обучала людей своим историческим премудростям.

В предстоящем времени жизнь неизбежно приведет людей от вражды к соревнованию: кто станет сильнее в мирном экономическом строительстве, кто сумеет поставить себе на службу больше мирной энергии, тот и будет прав. И в этом конструктивном историческом процессе неизбежно сойдет на нет вражда языков: в ней просто отпадет необходимость. Вновь русские, как когда-то, начнут петь замечательные украинские песни, а украинцы легально станут читать русскую поэзию. Дело за немногим. Освоить законы экономики, действующие в совершенно новых исторических условиях, понять, что либерализм — это политический режим, устанавливаемый не для услады социальных извращений, а для эффективного поиска места человека в современном мире, где человек существует не как подчиненный винтик, деталь государственной машины, а что сама эта машина предназначена для подготовки и осуществления эволюционного пути человека в его поистине космическом путешествии.

Человечество, вне всякого сомнения, решит утилитарные политические и экономические задачи, причем достаточно скоро. В будущем ему предстоит освоить алгебру Бога. Вынесение за скобки скрытых смыслов, сложение с каждым событием и словом, умножение на любое слагаемое и даже на отрицательную величину, но с обязательным получением положительного итога — самое сложное в этой алгебре. А есть еще вычитание и деление. Извлечение корней, в том числе и из минусовых единиц. И многое, многое другое. И всё это нужно будет проделывать со словами, мыслями, образами и событиями. Совершенно по-новому зазвучит призыв: «Живите с Богом». В мыслях и делах. В вашей душе, наполненной словами. И люди в конце концов заметят, что Язык, вообще-то, это и Его окно. И начнут заботиться о том, чтобы оно было чистым и прозрачным. И тогда трансцендентность преодолеет свою недоступность и сможет полноценно участвовать в наблюдении Мира вместе с людьми. И случится, что каждое состояние, взятое в суперпозиции вашей жизни, будет превращаться посредством божественного коллапса в акт сотворения добра.

В будущем кодексе людей появятся нормы совершенствования человеческой природы, например, такие: познавайте свою душу и создавайте технологии управления временем посредством информации, и в первую очередь через усиление эвристических и бытийственных возможностей вашего Слова. Научитесь, используя Слово, смотреть из глубины единства мира, вместе с Ним, Его и своими глазами. И чем выше будет общность ваших взглядов, тем чище будет ваша жизнь. Заполняйте душу светом Бога, и будете сами светоносными. Это и есть духовная работа, и в первую очередь это работа со Словом. Со своим Словом.

Но уже сегодня каждый народ должен иметь возможность беспрепятственно развивать свою родную речь, независимо от того, в каких границах он оказался. Для языка есть только одна актуальная граница — граница Бога на Земле.