Капитан музыкального плавания

 В рамках рубрики Оксаны Гайгеровой «Культ. Личности» мы продолжаем выстраивать культурную историю нашего города. Без знания истории нет будущего. К сожалению, череда скандалов, потрясающих культурную жизнь города, подтверждает тезис, что в культурной среде накапливается энергия ожидания, грозящая вылиться в неуправляемый хаос. Между тем, вместо того, чтобы озаботиться решением базовых проблем, назревших в культурной сфере города, чиновники заняты распределением «своих» людей на места руководителей учебных учреждений, театров. Можно ли еще успеть остановить разрушительные процессы в нашей культуре или уже нет?
На эти и другие вопросы мы попытались найти ответы у Владимира Михайловича Калужского — корифея новосибирской культурной жизни, художественного руководителя Новосибирской филармонии, заслуженного деятеля искусств РФ, организатора и руководителя уникального детского театра «Мир музыки», автора девяти книг, более 300 статей, двух десятков научных трудов, обладателя множества наград, в том числе медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, эксперта в области теории и истории музыки, председателя Сибирской организации Союза композиторов и члена Союза театральных деятелей России, писателя, режиссера, либреттиста.

LT: Владимир Михайлович, что для вас консерватория?

ВЛАДИМИР КАЛУЖСКИЙ: Это любовь всей моей жизни.

Разделенная?

Лишь частично.

Расскажите, как вы попали в Новосибирск.

Я родом из Москвы. Из семьи профессиональных музыкантов. Папа мой был виолончелистом, работал долгое время в составе квартета имени М. И. Глинки. Мама закончила консерваторию как пианистка. Позже мы уехали жить в Белоруссию. Там я поступил в специальную музыкальную школу при Минской консерватории сразу в 4‑й класс по классу фортепиано. Поначалу фортепианная техника у меня была слабой, но к 9‑му классу я почувствовал большой интерес к инструменту, подолгу занимался и хорошо сдал экзамены. Но, к моему ужасу (смеется), в «десятилетке» открыли теоретическое отделение и мою маму уговорили туда меня перевести. В Минскую консерваторию я поступил и закончил как музыковед. Позже приехал в Новосибирск, проработав учебный год в Витебском музыкальном училище. Преподавал в музыкальном училище, в Новосибирской консерватории закончил аспирантуру, а позже отдал 35 лет и самой консерватории — сначала на кафедре теории музык, затем истории музыки, а позже на кафедре музыкального просвещения. В то время, да и сейчас, наверное, перспектива работать в вузе была более чем лестна. До сих пор у меня хранится телеграмма от тогда еще директора Новосибирской консерватории Арсения Николаевича Котляревского о том, что меня, 23‑летнего, после Витебска приглашают работать в музыкальное училище и на «часы» в консерваторию. Конечно, я был очень рад и бросил эту «затхлую жизнь на Западе», купил полушубок и на поезде поехал через всю страну в Новосибирск.

Расскажите подробнее о романтических шестидесятых.

Меня избрали тогда комсоргом консерватории. Комсомольские собрания у нас были, но нетрадиционные.
Мы собирались, обсуждали новые кинокартины, выставки, новинки музыки — одним словом, общались. Все бредили новациями, много дискутировали о современной музыке. Нам удалось даже создать группу из студентов и преподавателей консерватории (ректор нас поддержал) и отправиться в Польшу на фестиваль «Варшавская осень». Надо сказать, что в то время Польша имела особый культурный статус в СССР. Это был некий буфер между нашей страной и Западом.
Там были первые группы, играющие блюз, бит, был популярным польский джаз. Пендерецкий стал нашим кумиром. На фестивале были широко представлены новые направления в искусстве, такие как авангард. Эффект был потрясающий. Впечатлений масса. Еще несколько лет после нашей поездки ребята отправлялись на фестиваль. Всё закончилось после событий в Чехии.

У вас огромное количество учеников. Вы сами считали, скольких вы подготовили?

Да, с 71‑го года у меня появились свои студенты. Их было много: 114 человек — я посчитал за период моей работы. Это абсолютный рекорд консерватории. Иногда я выпускал по восьем человек за год. Это было очень изнурительно, но я ими горжусь, многие из них кандидаты искусствоведения, работают во многих странах мира. От Канады до Новой Зеландии.

80‑е годы — время перемен. Оно затронуло вас в консерватории?

Мы, по дурости и наивности, поверили, что что-то можно изменить в родных пенатах. Пошли на конфликт с ректоратом, который к этим переменам расположен не был. В результате выгнали нескольких преподавателей. Студентам, которые вступились за них, не давали спокойно закончить консерваторию. Несколько кафедр: фортепианные, истории музыки — выступили за реформацию управления. Был жуткий скандал. Я ушел с кафедры истории музыки на кафедру музыкального просвещения, куда «ссылали» всех неугодных.

Вы создатель уникального детского музыкального театра «Мир музыки», где выступали в роли Капитана на корабле из семи нот, режиссера-постановщика, педагога. Сибирскими композиторами написан ряд опер специально для вашего театра, постановки которых успешно осуществлялись ребятами. Вы получили звание лауреата на всесоюзном конкурсе за лучшую технологию в сфере образования. Театру более 25 лет. Как удавалось всё совмещать?

Мы начинали со студентами в 1989 году, когда я еще работал в консерватории. Многие из них позже стали хорошими просветителями. Мне захотелось создать свой театр. Сначала мы готовили просветительские программы для ребятишек из детских садов, а затем начали ставить музыкальные спектакли для «детей и их родителей». До этого я посетил Западную Германию, для того чтобы познакомиться с системами музыкального образования на различных уровнях. Было очень любопытно увидеть, как они работали и с обычными, и с «особенными», как сейчас говорят, детьми. На основе своего и зарубежного опыта я планировал создать в консерватории авторскую творческую лабораторию. Но мне отказали, и я покинул стены, в которых проработал свыше 30 лет.

Новый этап — филармония?

Да, ранее я уже работал в филармонии и даже занимал место директора в восьмидесятых. Потом предложили снова, а я отказался. Было страшно уходить из консерватории. Но когда там всё обострилось и меня не поддержали с созданием творческой лаборатории, я решился, вышел из родных стен и, облегченно вздохнув, начал работать в филармонии. Это был очень интересный этап в моей жизни. Я сидел днями за шкафчиком в бухгалтерии и писал книгу о А. М. Каце. С 1993 года тружусь там по сей день.

Владимир Михайлович, вы, являясь художественным руководителем филармонии, формируете музыкальный вкус в Новосибирске. Вы всё знаете о нашей публике. Кто приходит на концерты?

В искусстве люди находят то, чего лишены в обычной или повседневной жизни. В периоды, когда в стране был кризис, мы наблюдали наплыв слушателей. В 90‑е годы массово стали открывать видеосалоны, люди озаботились зарабатыванием денег на хлеб. Ситуация в стране не способствовала гастрольной деятельности академических музыкантов. Это дало толчок развитию городских музыкальных коллективов: оркестров, камерных и хоровых ансамблей. В то время это в значительной степени позволило сохранить филармонию как организацию. Тем более что поток организованных гастролеров был мутным и затратным, в нем было больше минусов, чем плюсов. Сейчас мы наблюдаем обратный процесс: гастролеров мало, они сосредоточены на концертах академического симфонического и камерного оркестров, на арт-фестивалях, что дает повышенную нагрузку на свои коллективы. Практически свелась на нет работа в области, а ведь филармония — это областная организация, и на эту работу региональное правительство выделяет средства, а ее практически нет.

Почему музыканты хотят работать в филармонии? Вакансий всегда мало, они тут же закрываются. У вас много платят?

Нет, мало! В порядке утешения я всегда говорю, что филармония — это не место, где можно зарабатывать деньги, это место, где любят музыку. Поэтому одно из условий приема на работу солиста, помимо критерия абстрактной нужности, — это то, что человек должен хорошо зарабатывать.

Но не у вас?

Не у нас. Возможно, кто-то работает в образовательных учреждениях, ресторане или иных развлекательных заведениях. Сейчас, кстати, в отличие от прошлых лет, это не считается чем-то зазорным. Любой труд почетен. Это может быть вообще другая сфера деятельности, не музыкальная. Многие, кстати, в свое время пошли работать в сетевой маркетинг и довольно преуспели, потому что очень творчески и нестандартно мыслят.

Разве можно, проучившись 17 лет, бросить музыку?

Они и не бросают. Просто не могут. Понимаете, это остаётся частью их жизни. Рано или поздно это прорывается, даже если человек больше не в этой профессии.

В 70–80-е годы город получил очередной мощный импульс в развитии музыкального образования, так как в Новосибирск прибыл «десант» московских педагогов в консерваторию, музыкальное училище. Сейчас, на ваш взгляд, культурная прослойка города истончилась?

Это так. Нет притока свежей крови, возможно. Достаточное количество музыкантов, получивших образование в Новосибирске, считают город стартовой площадкой, чтобы уехать работать в столицу, Санкт-Петербург, а также за границу. И это связано не только с консерваторией, но и с отсутствием начальных условий — молодым специалистам в 50–60-е годы можно было рассчитывать на жилье и стабильную работу. Получается парадокс. Мы учим музыкантов для Европы и сейчас вот еще для Азии. Мне кажется, надо ввести заключение договоров между консерваторией и учебными, а также иными культурными заведениями. Это было бы гарантией взаимных обязательств по отношению к молодому специалисту, учебному заведению, его выпускающему, и местом его работы. Я не виду речь об изоляционизме, свобода перемещения важна. Но, согласитесь, тратятся огромные деньги на подготовку специалистов, большая часть которых потом трудится за рубежом. Нонсенс. Наряду с отсутствием ротации кадров нет обновления содержательной стороны образования. Не хватает новых образовательных методик, материальная база близка к уничтожению.

Есть такая статистика, что в музыкальных школах высоким спросом у поступающих учеников и их родителей пользуются такие инструменты, как гитара, ударные, электронные клавишные. Нужно ли вузам воспринять сей факт?

Действительно, моё мнение, что необходимо чувствовать влияние времени и всё-таки пересмотреть ту самую содержательную часть образования, о которой я говорил. В нашей консерватории не хватает преподавателей по перечисленным вами популярным инструментам, как и не учат звукорежиссуре, не готовят музыкальных редакторов, аниматоров, например. У нас есть в Новосибирске профессионалы высочайшего уровня по этим специальностям. Но в силу того, что они не обладают формальной квалификацией, званиями доцента или профессора, их не берут работать в вуз.

Как вы считаете, наблюдая в последние месяцы шокирующие перестановки и увольнения ключевых кадров в учреждениях культуры и образования, это связано с тем, что мы уже достигли дна и наконец наступит светлая полоса в культурной среде Новосибирска?

Жизнь — штука полосатая. Я верю, что маятник, который раскачивает нашу жизнь то в одну, то в другую сторону, пойдет наверх. Случится подъем. Ведь без движения нет развития. Важно не свалиться в энтропию!