От ничтожества к зверю

LT: С середины июля открылась летняя веранда, на которой вы возоб­новили выступления. Трудно ли было выходить к зрителям после длительного перерыва?

Андрей Яковлев: Поначалу вливаться в работу было, конечно, непросто. Я испытывал довольно сложные чувства, даже специально притормаживал сам себя — ходили слухи насчёт второй волны, поэтому открывали летний сезон мы с небольшим опасением. Первым спектаклем у меня был «Сказ про Федота-стрельца». Зажат был не только я — публика тоже была довольно сдержанна, может быть, сказывалось всеобщее напряжение, связанное с пандемией. Сейчас, когда уже введены значительные послабления, зрители стали расслабленными и ведут себя как обычно, а порой и ярче реагируют. Многие соскучились по театру и дают волю эмоциям. В конце сентября — начале октября мы планируем полностью возобновить репертуар, но, понятно, что быть в этом уверенными на сто процентов мы не можем.

Чем удивит публику премьера «Карьера Артуро Уи»?

Когда мы с режиссёром Глебом Черепановым в первый раз обсуждали спектакль, он объяснил мне, что «Карьера Артуро Уи» — это маскарад, где нет места пессимизму, атмосфера насыщена светом и цветом, а сценические действия стремительно сменяют одно другое подобно вихрю. И, должен сказать, у нас это получилось. Сюжетно это история восхождения мелкого гангстера до небывалых высот. Чтобы захватить власть, Артуро использует все средства — шантаж, поджоги, убийства. «Карьера Артуро Уи» — зрелищный балаган, сумасшедший аттракцион, который заворожит зрителя. Свет и декорации потрясающие — на сцене всё варится-бурлит в одном котле, источая насыщенный, пряный аромат. Одним словом, вкусный спектакль получился.

В этом спектакле вы играете главную роль. Каков именно ваш Артуро Уи? Правда ли, что его прототипом был Гитлер?

Да, это так. Бертольт Брехт написал эту пьесу-притчу в 1941 году, когда нацистская Германия уже покорила почти всю Европу. По его задумке пьеса о гангстерах должна была напоминать всем известные исторические события. У нас нет столь персонализированных отсылок, в том числе и во внешнем образе Артуро, который не похож на Гитлера, но я знаю, что в некоторых постановках герой выходит на сцену с узнаваемой причёской и свастикой. Наш Артуро — это один из лидеров некой страны, который приходит к власти через насилие и запугивание. Я хочу сказать огромное спасибо Глебу Черепанову, который настолько подробно разобрал со мной эту роль, что мне оставалось лишь выйти на сцену и исполнять волю режиссёра. Часто Артуро сразу изображают уверенным в себе человеком с явными задатками лидера. Мой герой в начале спектакля представляет собой этакого червяка — забитое и совершенно закомплексованное ничтожество. Но по мере того, как в его руках сосредотачивается власть, герой трансформируется в зверя, с определённой «гитлеровской» энергетикой. В спектакле есть такие сцены, в которых меня просто выворачивает. Есть очень эмоциональные моменты — одновременно страшные и смешные, например, сцена, где герой Павла Полякова выпаливает длинную фразу на чистейшем немецком языке. На сдаче спектакля в этот момент зал просто взорвался в ужасе и восторге.

Какая в постановке заложена основная идея, и перекликается ли она с нашей действительностью?

Мы хотим показать лидера всех времён, конкретно ни с кем не ассоциируем и не стремимся кого-то специально кусать. Да на сегодняшний день это и не нужно. У нас многие люди привыкли смотреть за тысячу километров, осуждать политиков. Но, на мой взгляд, необходимо в первую очередь заниматься самовоспитанием. Будешь работать над собой — получишь того лидера, которого хочешь. А обвинение других уже старо как мир. Я выхожу на сцену с целью сказать людям: «Посмотрите, как это бывает и к чему всё это может привести!» Лозунг «Мы — самые лучшие!» всегда приводит к печальным нравственным последствиям.

А каково ваше личное отношение к этой роли?

Играть Артуро Уи мне, безусловно, морально сложно. Ведь я понимаю, кого изображаю, и знаю, что он натворил в мире. Бывает, во время игры у меня в голове возникают ужасающие образы — искорёженные тела в концлагерях, разрывающиеся бомбы. Я стараюсь сразу отгородиться, иначе так можно и сойти с ума. Тем более что в спектакле Глеб Черепанов выстроил два монолога разговора с Богом. Первое время у меня просто язык не поворачивался произносить эти реплики, особенно тяжело было, когда Артуро начинал высказывать грубые претензии к Богу, обращаясь к нему на «ты», конфликтовать. Мне приходилось абстрагироваться от самого себя и помнить, что это не я — я лишь играю человека, который заблудился в жизни и не понимает, что делает, — вспоминая изречение Иисуса Христа: «Отче! прости им, ибо не ведают, что творят».

Тяжело ли после репетиций, приходя домой, снова становиться самим собой?

Конкретно про Артуро ответить не могу, ведь премьера будет в конце сентября (интервью состоялось 28 августа – прим. ред.), пока состоялась только сдача спектакля и этот герой не успел оказать на меня сильного воздействия. Что касается других ролей — надо держать себя в хорошей психологической и нравственной форме, тогда переключаться и возвращаться в реальную жизнь будет нетрудно.

Вдохновение — вещь обманчивая, часто люди думают,
что надо создавать особый настрой или ждать озарения свыше, но это такая же работа

После работы я стараюсь сразу погрузиться в повседневные дела, отвлечься, разделять театр и дом. Но это понимание пришло ко мне не сразу, раньше театральная деятельность накладывала на личную жизнь ощутимый след, я не умел отсекать ненужное: «Уйдите от меня, я сейчас в роли!» — вот это вот всё (смеётся). Сейчас мне уже подобное поведение кажется глупостью, но, наверное, стоило и через это пройти.

Вам больше нравится играть близких по характеру персонажей или, наоборот, противоположностей?

Мне легче играть отрицательные роли. Положительного героя очень трудно подавать. Как зритель его воспримет? Ведь можно уйти в назидательный тон, и все будут говорить: «Ну надо же, какой хороший, аж противно!» Кроме того, в отрицательных персонажах заложен процесс борьбы, где заблудившаяся душа в конце может прийти к положительному результату, а это весьма интересно. Например, взять «Братьев Карамазовых» Достоевского. На летней веранде «КаФе» я как раз читаю главы из этого романа и недавно задумался: как бы я сыграл Алёшу? Или, например, читая за старца Зосиму, я осознаю, что не справляюсь, потому что этот персонаж соткан лишь из света и чистоты, а я от этого настолько далёк, что не могу его ни характерно взять, ни от себя, ни ровно прочитать — вообще никак! У меня есть сумасшедшая мечта — поставить моноспектакль по роману «Братья Карамазовы». Она появилась после того, как я посмотрел моноспектакль Евгения Миронова «Гамлет. Коллаж». Конечно, я не стремлюсь реализовать его именно в таком технологическом формате, но всё ближе и ближе подбираюсь к этой идее.

Где вы черпаете вдохновение?

Вдохновение — вещь обманчивая, часто люди думают, что надо создавать особый настрой или ждать озарения свыше, но это такая же работа. Люди творческих профессий ничем не отличаются от других, испытывают те же эмоции. Раньше я работал сборщиком мебели, поэтому могу это уверенно утверждать. Я обычный человек, который выходит на сцену и произносит слова, старается делать свою работу хорошо. Моя цель — донести до зрителей через роль идеи и смыслы. А ждать или искать вдохновение — значит блудить в профессии.