Актёр с натренированной душой

LT: Сергей Константинович, в чём, на ваш взгляд, заключается высший пилотаж в профессии актёра?

СЕРГЕЙ НОВИКОВ: Актёр в течение всей жизни овладевает мастерством в своей профессии, это накопительное понятие. Часто молодые атристы берут публику своим задором, энергией, обаянием. Но постепенно эти качества уступают место глубине осознания ролей. Иногда мне раньше говорили: «Зачем ты так глубоко роешь, уже шахтёры скоро из ямы полезут». То, что ты раньше пытался постичь и не мог, становится очевидным благодаря совокупности профессионального и жизненного опыта.
Ты становишься более мобильным в поисках своего образа в роли. Есть анекдот на эту тему. На музыкальном конкурсе вышел балалаечник-виртуоз, исполнил «Полёт шмеля». Публика в восторге. Выходит акын с домброй: «пум-пум» на двух струнах. Публика недоумевает, но жюри присуждает акыну первое место. Зрители спрашивают: «Почему?» Жюри отвечает: «Потому что балалаечник ещё ищет, а этот уже нашёл».    

А вы уже нашли?

Думаю, что да, хотя каждая новая роль сначала вызывает во мне некий ступор – думаешь, как за эту глыбу взяться и начать отсекать всё ненужное – примерно так же, как это делал Микеланджело, работая над скульптурой.
Создать образ актёр может двумя способами: играть себя в предлагаемых обстоятельствах и «влезть в шкуру героя», присваивая несвойственные себе черты характера, поведения, движения, привычки – с этого и начинается высший пилотаж. В результате такого поиска и перевоплощения актёр становится на сцене другим человеком.

Получается, у хорошего актёра не может быть амплуа?

Да, актер одной роли – это путь наименьшего сопротивления. Конечно, можно рассчитывать, что сегодня придёт один зритель, завтра – другой, и никто не заметит, что актёр на сцене, по сути, не меняется. Этот путь легче, но он не приведёт к мастерству.

Актёры могут друг другу давать советы по поводу роли?

Могут, но это не принято в нашей среде. У каждого свои приёмы, свои приметы и свои тараканы. Вы, наверное, слышали, как актёр, уронив листок бумаги со своей ролью, садится на него и вспоминает трёх лысых? Кажется, бред какой-то, но многие этому следуют. Я тоже когда-то так делал, но потом махнул рукой.

Как за время вашей работы менялся «Красный факел»?

Театр в последнее время резко «помолодел». Когда я пришёл сюда работать, то актёры старшего поколения с успехом играли всё, вплоть до Ромео и Офелии, которым в пьесах по 15 лет. В целом я считаю, что театр – дело молодых, поскольку здесь не обойтись без энергии, обаяния. И всё же далеко не все выпускники театральных институтов могут устроиться в театр – отбор всегда серьёзный.
   

Вы участвовали в больших гастролях по Франции, где 18 раз был показан спектакль «Три сестры». Как его восприняла французская публика?

У меня в этом спектакле небольшая, но интересная роль Ферапонта – единственная со словами. Отыграв её, я мог присутствовать в зале, поэтому посмотрел «Трёх сестёр» восемь раз – это просто волшебство! Каждый раз я с любопытством замечал что-то новое, поскольку за один просмотр невозможно и субтитры читать, и наблюдать за тем, что происходит на сцене в разных комнатах, где каждый из актёров проживал свою жизнь.
Спектакль был принят хорошо, хотя мы были готовы к тому, что после первого акта кто-то из зрителей мог уйти. Ведь неизвестно, как европейский зритель воспринял бы русский театр, во многом базирующийся на психологизме: если мы не готовы сопереживать, то спектакль становится неинтересен.
Я ещё до этих гастролей жил два месяца во Франции, где мы вместе с театром Сергея Афанасьева и французскими актёрами репетировали двуязычный спектакль «Вишнёвый сад». Помню, я выучил роль Гаева на французском языке. Мне знакомый из немецкого консульства наговорил этот текст по-французски на диктофон, я как мог записал его речь в русской транскрипции и учил его летом два с половиной месяца. Жизнь шла мимо меня, а я каждый день сидел на балконе и зубрил, поскольку этот язык для меня абсолютно незнакомый. И вот настал мой звёздный час, и на гастролях во время репетиции я заговорил на «французском». Переводчица в недоумении спросила:

– Серёж, а ты на каком языке говоришь?!
– На французском!
– Да ты какую-то чушь несёшь – ни одного слова не понятно.
– Как не понятно?!
– Да у вас и не было задачи учить слова на французском. Суть проекта в том, что каждый актёр говорит на своём родном языке, главное, чтобы это было в спектакле органично.

Так вот, работая в таком тесном сотрудничестве, я наглядно увидел разницу в подходе к актёрской игре между русским и французом. У нашего актёра душа очень подвижная, натренированная – такова театральная школа в России. А европейские актёры – технари, они не проживают чувства на сцене, а детально выверено изображают их. Можно по секундомеру сверять, что и в какой момент скажет французский актёр и где он окажется на сцене. У нас же один и тот же спектакль может пройти по-разному. Во время репетиций французские актёры смотрели на нас как на богов и учились русской душевной искренности. А мы, наоборот, учились у них техничности.

Помимо работы с французскими актёрами у вас ещё есть опыт сьёмок в трёх фильмах. Насколько сильно отличается игра на сцене от игры в кадре?

Это абсолютно разные вещи. Мне пригодился 20-летний опыт игры на малой сцене театра Афанасьева, где я научился «по-киношному» работать крупным планом – в любую секунду спектакля меня невозможно поймать на вранье. На большой сцене можно иногда сачкануть, поднажать голосом, спрятаться за партнёра… Конечно, многое зависит от режиссёра. Но я всегда стараюсь не просто играть, а проживать эмоции своего героя внутри себя.

Передо мной стояла камера и снимала лицо крупным
планом. И тут режиссёр Слава Росс говорит:
«Нет. Не о том думаешь!» И только когда я действительно погрузился в обдумывание этой ситуации с мальчиком
и задумался о жизни, режиссёр сказал: «Стоп! Снято»

В кино это особенно важно, поскольку объектив камеры читает даже мысли в глазах. Помню, в фильме «Сибирь. Монамур» я играл сцену, где, приехав к деду на заимку, должен был просто лежать и думать о том, как, несмотря на протест жены, заберу в свою семью мальчика. Передо мной стояла камера и снимала лицо крупным планом. И тут режиссёр Слава Росс говорит: «Нет. Не о том думаешь!» И только когда я действительно погрузился в обдумывание этой ситуации с мальчиком и задумался о жизни, режиссёр сказал: «Стоп! Снято».

С какими планами и мыслями вы встречаете 60-летний юбилей?

Сейчас у меня идут репетиции нового спектакля – «Мы идём смотреть Чапаева» в постановке моего коллеги Кости Телегина.
Встречая очередной юбилей, я понимаю, что моё время в театре безвозвратно уходит, хотя, надо отметить, актёры – народ живучий, играют до последнего вздоха. За 30 с лишним лет моей актёрской деятельности я сыграл роли, которые были неожиданнее и богаче всех моих фантазий. Разве мог я подумать, что сыграю короля Лира (и это в 36 лет), барона Мюнхгаузена, короля византийского Юстиниана в «Отравленной тунике», Паратова в «Бесприданнице»? Я сыграл во всех чеховских пьесах, причём, почти везде главные роли. Поэтому не стоит ограничивать себя мечтами, но и без них, конечно, никуда!