Мы можем быть какими угодно, но не пустыми

LT: Как изменилась современная опера?

ОЛЬГА КОЛОБОВА: Опера – вневременное искусство, и современная академическая опера всё та же классика, что говорит языком вечности. Она поднимает темы, которые любят, знают и переживают все люди. Там тоже происходит страшное, удивительное и сказочное. Люди всегда остаются людьми, а главное, всегда чувствуют.
Для меня опера — это жизнь! Я пою как дышу, вот только дышать мы умеем с детства, а оперу сначала нужно полюбить. Это сложное искусство — и для исполнения, и для понимания. Внутри каждого оно существует по-своему, поэтому у каждого зрителя своя опера. И да, сюжеты не имеют времени, а вот у спектакля есть свой срок.
Сейчас процветают режиссёрские интерпретации, но постановка становится уникальной благодаря всей команде, и подготовка артистов тоже имеет огромное значение. Поэтому сначала мы изучаем роль: её первоисточники и те обстоятельства, в которых композитор её написал. Потом можно послушать свою партию в исполнении всех великих. Это на самом деле очень важно — иметь эталон звучания! Музыкальная концепция тоже имеет значение, как и наш опыт, природа, переживания… Поэтому и не бывает одинаковых спектаклей: одного персонажа в той же постановке спустя полгода ты сыграешь по-другому.
Ещё роль зреет и обрастает деталями вместе со впеванием музыки, её заучиванием и повторением. Я могу забывать элементарные вещи: что нужно купить или какие лекарства взять с собой, а вот все мои оперы лежат внутри по полочкам.

Какие самые незабываемые и любимые?

Я люблю все партии, которые пою, но особенно нравятся те, что близки: Турандот, Тоска… Там и играть ничего не надо! Моя последняя любимая роль — Фроська в «Морозко»: играю избалованную дочь, которой никогда не была – очень неожиданно и весело. Хотя в жизни я играть вообще не умею! Наверное, это уже профдеформация — хочется просто побыть собой.

А что насчёт роли мечты? И можно ли в НОВАТе попросить о такой?

Не говори: «Я мечтаю...» — покажи, как ты это исполняешь. Если действительно убедил — споёшь на сцене. Конечно, лучше брать партии, подходящие для твоего типа голоса: это очень важно — петь своё.
А ещё всегда нужно оставаться чувствительным, не покрываться коркой безразличия: мы не имеем на это права, люди в зале всё чувствуют. Мы можем быть какими угодно, но не пустыми.
Наверное, поэтому сейчас хочется петь что-то интересное и сложное: Абигайль из «Набукко», Леонору в «Трубадуре» Верди.

Что поможет начинающему зрителю понять и полюбить оперу?

Детские оперы! И на самом деле многие, кто любит оперу, слушали её с детства, как я благодаря своей бабушке, например. Когда-то её звали в московскую консерваторию, но родственники не позволили заниматься искусством. Она стала успешным врачом, но пела в студиях всю жизнь, и свою дочь — мою маму, а потом и меня отдала учиться фортепиано. Мы с братом слушали «Аиду» с пяти лет и рыдали над этими пластинками. Поэтому пение у меня прямо генетическое, даже традиция есть: на сцену я надеваю бабушкин перстень — в честь того, что она в мою жизнь принесла музыку.
И своим родителям я очень благодарна: они меня поддержали, несмотря на то, что их дочь ушла из политехнического университета в музыкальное училище.

А как ежедневное пение отражается на здоровье?

Например, у нас всё время гипоксия, мы же как подводники: быстро вдохнули и очень долго выдыхаем. Да и сам голос нельзя поменять, если потеряешь; это же не струны, поэтому его надо беречь и ухаживать за ним.
Требования есть даже к темпераменту: флегматики и меланхолики неинтересны на сцене.
С больным сердцем точно нельзя идти: у нас стрессы и полная боевая готовность постоянно. Да, паника может присутствовать, но она должна быть управляемой. Иногда и в нынешние времена, когда только выходишь на эту огромную в сцену, перед всем залом, сначала очень хочется домой! Но сзади, как крылья, все те люди, которые тебя поддерживали, и тогда думаешь: «Я не имею права никуда уйти, они все ждут, тем более я занимаюсь тем, чем всю жизнь хотела», — и идёшь, делаешь.

Требования есть даже к темпераменту: флегматики
и меланхолики неинтересны на сцене

Порой сил совсем нет, и вдохновляешься тем, что раскачиваешь тело: как и инструменту, нам нужна настройка. Так что вдохновляться можно чем угодно, и мы всё время этому учимся.

Это искусство — жертвенное и всепоглощающее, у нас там только фанатики, но если ты не отдал всё, что у тебя было — зачем вообще выходил на сцену? Так зачем же выходить туда каждый день?

Любовь! Ты родился для этого, нашёл свой путь, занимаешься любимым делом и, даже преодолевая сложности, знаешь для чего. А по-другому просто не можешь.

А есть ли куда расти после оперной труппы?

Безусловно, каждому певцу иногда хочется «сменить картинку»: съездить на гостевые гастроли, познакомиться с кем-то новым. Родному театру это в ущерб не пойдёт — наоборот, почётно, когда твоих певцов куда-то приглашают. Просто либо это твоё место, и ты остаёшься, либо всё налаживается в другом театре. Да, вспоминать о гастролях всегда здорово, но живёшь ты подготовкой к настоящему спектаклю. И разве захочешь уходить из коллектива, где тебя любят, признают и справедливо с тобой обращаются? Я вот, например, не могу даже жить далеко от театра — сразу болею!
Ещё можно преподавать — я это обожаю! Представляете, приходят дети, которые сами хотят петь! Они всегда в прекрасном настроении, и память у них замечательная, разучивают всё с удовольствием… И со взрослыми тоже интересно: у них уже есть своя природа, остаётся только её огранить. Конечно, невозможно научить, можно только научиться, и здесь не только задача педагога — но человек растёт, и так приятно знать, что ты кому-то помог.