В день столетнего юбилея Николая Грицюка, одного из самых значительных российских художников второй половины ХХ века, в Новосибирском художественном музее и центре культуры ЦК19 открылись масштабные выставки, посвящённые творчеству мастера.
Встретиться с картинами, многие из которых ей давно знакомы, пришла Замира Ибрагимова — близкий друг Николая Грицюка, автор книги о нём — «Я пишу настроения». За чашкой чая в гостеприимном кабинете Инны Остроменской, директора центра культуры ЦК19, Замира Мирзовна поделилась тёплыми воспоминаниями о своём легендарном друге.
В жизни много сложностей, но бывают и подарки судьбы. Для меня таким подарком стало знакомство с Николаем Демьяновичем. Будучи студенткой 4‑го курса я вместе с мужем приехала из Ленинграда в Новосибирск в 1959‑м году на практику, а через год мы уже окончательно переехали сюда. Мне предлагали остаться на кафедре журналистики в Ленинградском государственном университете, но я ответила: «Какой Ленинград — все нормальные люди едут в Сибирь!». В Новосибирске в то время была особая вдохновляющая атмосфера — город строился, Академгородок развивался, в клубе «Под интегралом» проводились передовые мероприятия, вокруг много интересных, увлечённых, образованных людей и мы — молодые, очарованные возможностью сделать свою жизнь красивой и содержательной. Я стала работать журналистом, писать о науке. Мы верили, что превратим Сибирь из места ссылки в центр притяжения всей страны! И действительно, Академгородок стал таким магнитом.
Меня почти сразу после переезда познакомили с Грицюком. За время дружбы у нас сложились тёплые, добрые и доверительные отношения. Мы оба жили на Красном проспекте — я в Доме «под часами», а он в стоквартирном доме. Днём Николай Демьянович всё время проводил в мастерской, расположенной через двор от моего дома, а вечером часто заходил ко мне на свежезаваренный чай. Я что-то рассказывала, а он в основном слушал, будто какой-то внутренний груз не позволял ему раскидываться словами. Иногда приносил с собой картину, сам же выбирал для неё место в квартире, вбивал гвоздь (молоток у него тоже был с собой), вешал и говорил: «Смотри, что я тут нарисовал». Так, у меня накопилось около 15 его работ.
Мой друг был очень щедр, светясь добротой, дарил картины направо и налево: своим друзьям и гостям в мастерской. У него всегда были новые картины: он ставил их на мольберт одну за другой. В мастерской Николая Демьяновича часто звучала классическая музыка — видимо, так ему легче было настроиться на нужный лад. Его работы стали покупать, в том числе иностранцы за валюту. Кто бы ни приезжал в Новосибирск — учёные, писатели, артисты, зарубежные гости — всех приводили в мастерскую Грицюка показать его работы — мол, мы тут в Сибири тоже не лыком шиты. Это было знаковое место города. Побывали там и Владимир Высоцкий, и Булат Окуджава (я присутствовала при этой встрече) — и им художник подарил картины, а они посвятили ему стихи.
В 1960‑е годы у нас всех была невероятная тяга к общению, поэтому мы часто устраивали застолья — страна приходила в себя после войны и культа личности. Казалось, теперь-то впереди у нас только хорошее! Обязательно отмечали день Победы — собирались в мастерской у Николая Демьяновича, слушали пластинки военных лет. Он был постарше нас, поэтому с надеждой смотрел на наше молодое поколение, ну, а мы читали стихи, пели песни, мечтали и наперебой обсуждали всё на свете. Печальные события нашего многоликого мира в душе Грицюка, по-детски отзывчивой, находили сострадательный отклик. Он тяжело переживал известия о гибели американских астронавтов в космосе, видел в этом общечеловеческую трагедию и даже посвятил этому трагического событию серию работ.
Когда мне предложили написать книгу о Николае Грицюке, я долго сопротивлялась — одно дело дружить с художником, а другое — писать о нём. Бывает, начнёшь говорить о его таланте и характере, и чувствуешь немощь слов. Мне кажется, в окружении Николая Демьяновича мы все чувствовали себя мельче, чем он. Но всё же хорошо, что книга «Я пишу настроения» вышла, ведь люди уходят, а книги остаются… Николай и его сестра-близнец Лидия разрешили мне изучить их домашние архивы, рассказывали про своих родителей. Николай никогда не был особо разговорчивым и красноречивым. Всё, что ему хотелось сказать — говорил красками на холсте. Помню, однажды я его кое-как вытащила на телевидение, где он во время репортажа с выставки детских рисунков должен был сказать что-то одобряющее. В итоге, всё, что я из Николая Демьяновича выжала во время эфира — это фраза «Дорогие дети, продолжайте продолжать!» Мы потом часто вспоминали эту фразу. (Cмеётся).
Другое дело — писать картины. Это он мог делать бесконечно. Трудолюбие было его уникальным даром. Помню, зимой Николай Демьянович приспособил себе санки, ставил на них небольшую печурку, брал термос и шёл с этюдником, бумагой и красками на набережную Оби или ходил по улицам города — «вчитывался» в них, делал зарисовки. Мы иногда посмеивались над его повозкой, но он не обращал внимания. Как писал Юрий Олеша «Ни дня без строчки», так и у Грицюка не было ни дня без красочных мазков. Ещё будучи студентом Московского текстильного института, он устраивал там свои выставки, чем сильно удивлял своих беспечных сокурсников.
Биография Николая Демьяновича по сути простая. В 1942‑м году 20‑летним сельским юношей его призвали на фронт. Он дошёл до Берлина, а пока шёл победителем по Европе, побывал в музеях, частных картинных галереях, которые произвели на него особое впечатление. После этого Николай начал писать особняком, ни на кого не глядя, проторяя свою тропу в творчестве. А писал он, как вы знаете, вещи не всегда понятные, хотя и начинал как художник-реалист. Из поездок к родителям на станцию Посевная (Черепановский район Новосибирской области) художник привозил вполне реалистичные этюды. Он мог и дальше их писать и быть принимаем публикой. Но в его душе, словно в доменной печи, полыхал огонь, не дававший творческого покоя. Он понимал, что его восприятие этого мира не умещается в рамки реализма. И он шагнул в опасную для того времени зону — абстрактное искусство. Николаю Демьяновичу привозили художественные альбомы из–за границы, благодаря которым он следил за европейским искусством, и это, видимо, его как-то подпитывало.
Когда удавалось устроить выставку в Доме учёных, то Грицюка там бранили, как могли, писали: «Пусть он свою мазню выставляет на Западе», «Он пишет ещё хуже, чем Пикассо!» Николай Демьянович все неприятности переживал стойко — каким бы испытаниям ни подвергала его жизнь, ей не удалось сделать из него ни циника, ни равнодушного рвача, ни ремесленника. Он кряхтел, вздыхал и опять уходил в свой красочный мир фантазий делать то, что просила его душа и что было назначено Богом. В Союзе художников отношение к Грицюку было напряжённое, но терпимое, а вот партийные работники во главе с Обкомом партии его явно не жаловали. И хотя вокруг были в основном художники-реалисты (например, наш друг Леонид Николаевич Огибенин), многие уже понимали, что в искусстве нужно двигаться дальше, развивать индивидуальность. Ведь человек больше и шире, чем отражение реальности. Тот же домик один человек видит так, а другой — иначе. Николай Демьянович в этом отношении был проводником этих настроений и отражал состояния творческого поиска, хотя и понимал, что партийное общество его осудит. Были и те, кто пытался в живописи следовать за Грицюком, но для этого нужны были особые качества человеческой души, которых многим не хватало. Мой друг не искал успеха ни у власти, ни у публики. Служение искусству — его осознанный выбор и высокое назначение, которому Николай Демьянович следовал без оглядки на государственную идеологию и ширпотребовский вкус.
1960‑е годы были особенными в жизни страны и в судьбе Академгородка, обозначившего себя на карте мира. Здесь заговорили на всех языках, проводились международные конгрессы и конференции по математике, биологии, физике… Зарубежные коллеги стали писать, что Россия готовится к ядерной мировой войне, а в Академгородке разрабатывают секретное оружие. Что только не говорили! Однако постепенно на смену нашему эмоциональному подъёму и романтическим устремлениям стала приходить реальная жизнь, всё начало словно затягиваться какой-то тиной, заболачиваться. Это оказывало влияние и на Николая Демьяновича. В конце жизни у него появились депрессивные настроения, а работы стали тяжёлые и мрачные. Врачи поставили неутешительный психиатрический диагноз. Думаю, он разочаровался в своём творчестве, зайдя в тупик. Выработал свой ресурс, и организм начал работать на самоуничтожение. Как писал Михаил Зощенко в повести «Возвращённая молодость», — чрезмерная работоспособность оборачивается катастрофой для человека. К тому же мой друг очень близко воспринимал всё, что происходит в стране и в мире, а ведь говорят же всегда больше о дурных событиях, и это тоже отложило свой отпечаток на его чувствительной душе…
Прошло 46 лет с момента, как не стало Николая Демьяновича, но и сегодня он говорит с нами через свои многочисленные картины. Я рада, что творчество Грицюка в наши дни широко востребовано и признано во всём мире — как говорил Фредерик Шопен, время есть лучший цензор.
7 / 24
Об объединяющей силе традиций большого русского хора, его героях и новых формах.
7 / 24
Зарисовки к рассказу «Домик в горах», который впервые публикуется на страницах LT, выполнила художник Елена Кузнецова – потомок белых эмигрантов, живущий на две страны, руководитель международной школы живописи и консультант Лувра.
7 / 24
Сергей Петунин приготовил для чтителей LT увлекательную подборку историй, с которой нескучно отправиться в отпуск.
7 / 24
Художественный музей Новосибирска приглашает отправиться в увлекательное летнее путешествие по разножанровой экспозиции Константина Прусова «Вслед за Марфой».
7 / 24
Подборка расcказов от авторов, с чьим творчеством вы могли познакомиться на страницах Leaders Today в этом году. Мы постарались сделать наш литературный проект максимально уютным, но при этом разнообразным, чтобы найти отклик в душе каждого из вас.
6 / 24
Как звуковая среда влияет на жизнь, здоровье и мировоззрение человека?