Судьба человека драматичнее любых политических вопросов

LT: Как прошёл период между двумя фильмами: дебютом «Глубокими реками» и премьерой «Мама, я дома»?

ВЛАДИМИР БИТОКОВ: Наверное, было моей большой ошибкой начать путешествовать с «Глубокими реками» по фестивалям практически год — лучше бы работал. Тогда я думал, что фестивали помогут развиваться, но оказалось, что большая часть из них не предполагает рабочий формат. Так я потерял год, а весь 2019-й разбирался с тяжёлой финансовой ситуацией. Побывал в разных местах, а потом случилась рабочая встреча с Александром Ефимовичем Роднянским и Сергеем Георгиевичем Мелькумовым — и появился фильм «Мама, я дома».

В обеих картинах события перенесены на Северный Кавказ. О чём для вас важно говорить в контексте этого региона?

О том, что мы такие же. Северный Кавказ — не зона сложившихся стереотипов, мы тоже живые люди: живём в таких же проблемах, с теми же чувствами, умеем любить так же, как все. Наверное, это важно, и об этом хочется сказать.
А вообще, вот взять вас: вы живёте в Новосибирске и начинаете снимать кино — о чём будете его делать? О столицах или о том, что знаете с детства? Просто сложилось так, что темы, которые нам важны, до нас в кино не были особо заявлены, и оттого они выглядят как нечто новое, некое художественное решение. На Северном Кавказе снималось много фильмов, но в основном это были приезжие режиссёры и артисты, работавшие с красивой фактурой. Было очень много документального кино телевизионного формата, но игровых фильмов о внутренней проблематике снимали мало. А мы просто говорим о том, что знаем и любим.

Сценарий, съёмка, монтаж сделаны женщинами. Была ли художественная задумка в таком гендерном подборе или просто так сложилось?

Я бы назвал это намеренным ходом, который, к счастью, сложился. Маша Изюмова написала очень крутой сценарий про такую героиню, как Тоня. Мне удалось и посчастливилось поработать с замечательным оператором Ксюшей Середой. И конечно, Анна Масс — режиссёр монтажа, которую я безумно обожаю и всегда хочу с ней работать: она собирала и «Глубокие реки», и «Мама, я дома», и следующий фильм тоже сделаем вместе, надеюсь. Конечно, это дало парашюты безопасности: я всё-таки мужчина и каких-то нюансов могу не понимать или сделать стереотипно. Присутствие девушек-соавторов меня спасло от этого.

Юра Борисов в «Мама, я дома» как бы «исчезающий мужчина»: вкладывался ли в это семейный подтекст?

Некой условной отсылкой это может быть, но темой фильма точно не стояло. Задача Юры Борисова была как раз в том, чтобы не понимать: был он или не был? Кто он и откуда, кто его прислал и в чём его цель. Собственно, как сейчас и происходит: мы же очень многого не понимаем в том, какие люди и что у нас делают. В этом смысле отсутствие у персонажа биографии и наше непонимание и есть задача.

Какие основные смыслы заложены в образ Ксении Раппопорт?

Она — мать. Она гораздо выше Родины или России — мать, которая готова вгрызаться за правду и своего ребёнка. Иногда так сильно, что вокруг головы летят. Думаю, любая так и поступает, защищая своего ребёнка до последнего. Просто мать, которая потеряла собственного сына и борется за информацию о нём, и это гораздо важнее, чем отсылки и образы. Не было задачи делать фильм про ЧВК, какое-то государственное или антигосударственное высказывание.
Но  хотелось создать по своей сути в чём-то антивоенный фильм, потому что любая война в итоге приведёт к тому, что где-то будет бегать такая мать и искать тело своего сына. Была задача показать трагичную историю женщины сквозь призму некоего абсурда, происходящего вокруг неё, потому что зачастую этот абсурд и есть причина этого трагизма. Судьба человека гораздо интереснее и драматичнее любых политических вопросов.

Вы неоднократно подчёркиваете, что сейчас в мире мало правды и борьбы за своё. А есть ли у людей ресурс на эту борьбу?

Мне кажется, если бы перед Сталинградской битвой людей спросили, есть ли у них ресурс победить, скорее всего они бы ответили: «Нет», но это не помешало случиться коренному перелому. На самом деле ресурса у людей гораздо больше, чем они думают. Например, я стараюсь не думать об усталости, потому что как только начну — автоматически почувствую себя уставшим. А если не думать, её словно и нет: ты просто живёшь и наслаждаешься жизнью каждый день. Если думать о ресурсе — как будто сейчас его и нет. Но, думаю, фактически этот запас огромен — желания нет. Зато есть страх, и не за себя даже, а скорее за близких. Не очень хотелось бы затрагивать политический дискурс, и тем более я никого не призываю к революциям, потому что всякая революция — это катастрофа. Борьба, о которой я говорю, более бытовая — как минимум с самим собой. Всем нам проще пойти к врачу с коробкой конфет, к преподавателю с бутылкой коньяка — значит, мы такие же преступники, как и остальные. Мы заслуживаем то, что имеем, и сами это провоцируем, поэтому начинать надо с себя.

Если показывать насилие, то делать это грязно и «бытово»,
как оно и происходит в жизни

Есть очень банальная фраза: «Окурок, выброшенный в урну, гораздо патриотичнее, чем флажок на машине» — вот про эту борьбу я говорю. Борьбу за собственную интеллигентность и уважение к людям, которого сейчас нет. Это огромная проблема для нашей страны — все друг друга как будто ненавидят.

Вы против эстетизации насилия, но сняли «Хэдшот» — сериал о школьниках, увлекающихся киберспортом.

Когда я говорю об эстетизации насилия, я подразумеваю вот что: смотрим мы, предположим, «Джон Уик» — и в нём Киану Ривз фантастически красиво убивает сотню человек в одном кадре. Это выглядит действительно эпично, с потрясающей раскадровкой и замечательными трюками, приправлено компьютерной графикой и саунд-эффектами. А по факту любое убийство отвратительно. И если показывать насилие, то делать это грязно и «бытово», как оно и происходит в жизни. И в «Хэдшоте» отказ от эстетизации насилия, конечно, отразился тоже. Там есть огромный блок с трюками и перестрелками, но внутренней задачей было сделать иначе, чем в привычных боевиках — и у нас получилось сместить этот фокус.

Выпускников вашего мастера, Александра Сокурова, принято выделять в некую отдельную касту, почему так складывается?

В первую очередь это, конечно, личность самого Александра Николаевича: что-то такое он в нас вложил. И, наверное, ещё потому, что мы работаем — это самое важное для нас. Я просто работаю, Кантемир Балагов работает, Кира тоже, Александр Золотухин, Тина Мустафова, Олег Хамоков, Малика Мусаева — и это только те, кто уже сняли дебютные фильмы! Нас научили не быть богемными художниками, нас научили работать в профессии.

Обратная связь, которая приходит от зрителей после просмотра ваших фильмов, даёт ощущение «Да, все всё поняли правильно»?

Конечно, когда тебя хвалят — это приятно, вот просто по-человечески. Но с точки зрения конструктива не имеет никакого смысла. Если тебя ругают где-то в сетях, тоже не стоит заостряться на этом. А вот мнение профессионального кинокритика, например, проанализировать уже стоит. Когда хвалят – это просто моменты: надо стараться не обращать на это много внимания и не думать о себе слишком серьёзно. Знаете же, что счастье нас не формирует? Нас формирует несчастье — и в кино то же самое. 

Дебютный фильм Владимира Битокова «Глубокие реки» вышел в 2018 году, а в 2022-м в прокат выходит вторая лента режиссёра «Мама, я дома». Сюжет разворачивается вокруг Тони (Ксения Раппопорт) — женщины, которая провела всю жизнь на окраине Нальчика, работая водителем автобуса. Она ждёт своего сына Женьку — тот уехал воевать по контракту в Сирии, но скоро должен вернуться. Когда в частной военной компании Тоне сообщают, что Женька погиб, та не верит: тела нет и гроб на похоронах пуст. Мать пытается привлечь внимание властей и общественности к своему горю – требует вернуть ей сына. Вскоре на пороге её квартиры неожиданно появляется молодой человек (Юрий Борисов)…