Всё, что нужно человеку – бесконечная любовь

3 / 22     RU
Всё, что нужно человеку – бесконечная любовь
Виктория Левченко заслуженная артистка России, актриса новосибирского театра «Красный факел»

О горящем шалаше, об успехе через преодоление и «трогательном дилетантстве» рассказала заслуженная артистка России, любимица новосибирской театральной публики Виктория Левченко.

LT: Виктория, в театр «Красный факел» вы пришли работать тридцать лет назад – как за это время менялись ваши взаимоотношения со сценой?

ВИКТОРИЯ ЛЕВЧЕНКО: Моя карьера актрисы началась в 1990-е годы, причём сначала я работала в театре «Старый дом». Потом у меня родилась дочь, и, будучи в декретном отпуске, я узнала, что «Красный факел» ищет актрису на роль Джульетты. Для меня не было проблемы пойти на показ. В театральном училище нам говорили, что хорошая актриса должна до 25 лет сыграть таких романтических героинь, как Джульетта, Офелия, Жанна д’Арк, Элиза Дулиттл. Я знала наизусть практически все эти пьесы. И после показа меня сразу же взяли в труппу «Красного факела» – лучшего театра города! У меня был потрясающий партнёр – Слава Росс (прим.: российский актёр театра и кино, кинорежиссёр), с которым мы учились на параллельных курсах актёрского факультета. Кроме того, в театре работали мощные актёры старшего поколения – настоящие мастера!
Роль Джульетты оказалась не совсем такой, как я себе её представляла – на сцене пришлось делать самые настоящие акробатические кульбиты. И всё же мой старт был успешным, лёгким и вдохновляющим! Потом сменился главный режиссёр, и при выборе актёров меня словно перестали замечать. Я поняла, как это тяжело – работать в театре и не иметь возможности выходить на сцену. Конечно, со временем новые роли всё же появились.

При выборе актёров меня словно перестали
замечать. Я поняла, как это тяжело – работать в театре
и не иметь возможности выходить на сцену

Из всех тридцати лет моей работы в театре десять точно были такими, ради которых действительно стоило работать! Это удивительное счастливое время, когда мне нравилось всё, что я делаю, и при этом хотелось стремиться к большему! Остальные двадцать лет… Наверное, я могла бы в эти годы быть хорошим врачом, спасающим людей, или археологом, проводящим раскопки в древних городах, – мысли об этих профессиях всё время сидели в моей голове.
Сцена из спектакля «Как важно быть серьёзным»

Хотелось уйти?

В детстве папа играл со мной в такую игру: делал летом шалаш из сухой высокой полыни, а я должна была успеть из него выскочить, прежде чем папа его подожжёт и трава вспыхнет. Мама охала: мол, нельзя так играть, а папа отвечал: «Почему нельзя-то? Вика же понимает, что нужно выбежать!» Сейчас, может, это покажется опасным, но моё детство было действительно прекрасным и счастливым, оно и сегодня является для меня фундаментом жизнестойкости.
Так вот, в театре, в отличие от шалаша, ты не понимаешь, когда начинаешь гореть и нужно немедленно выскакивать. Ты сидишь год без ролей и думаешь: «Это случайность». Проходит два-три года – начинаешь нервничать, но сидишь. Примериваешь на себя роли в новых постановках. Понимаешь, что могла бы их исполнить. Мучительная надежда не даёт тебе найти мужество вовремя уйти. Я и сегодня думаю, что лучшие роли у меня ещё впереди.

При этом сегодня зрители уже знают и любят вас по многим ролям.

Да, это чертовски приятно! Причём иногда меня вспоминают по ролям в спектаклях, которых давно нет. Мне не нравится слово «профессионал» относительно нашей профессии: для меня это определение с конечным потенциалом. На мой взгляд, важнее сохранить на сцене «дилетантство» – некую трогательность, первое дыхание: это выглядит невероятно пронзительно. Но сделать это, проработав в театре тридцать лет, почти невозможно. К сожалению…   

Были для вас ли в театре кумиры, чей талант вас восхищал?

Даже в подростковом возрасте у меня никогда не было кумиров. Я во многом училась на фильмах Висконти, Антониони, Феллини. О, эта эстетика итальянского кино, роскошь отношений между мужчиной и женщиной меня завораживали! Из советских режиссёров всегда обожала Тарковского.
Я в целом очень люблю двадцатые годы. Это эпоха кардинальных изменений во всех сферах жизни. Никогда ранее женщины не были так самодостаточны и роскошны. Они стали красиво курить, носить элегантные шляпки с вуалью или широкими полями… Всё это, собственно, мы можем увидеть в фильме «Раба любви».
Снимок из личного архива Виктории Левченко, фотограф Татьяна Одинцова

Какие чувства вам даются сложнее всего на сцене?

Как раз любовь. Кажется, ну что тут играть-то? Но не всё так просто. Мало кто умеет это делать. Я вообще получаю истинное удовольствие, когда вижу бесконечную энергию, которая исходит от артиста. Помню, как буквально вжалась в кресло, когда на фестивале им. Чехова увидела спектакль Пины Бауш. Казалось бы, танцевальный театр – не мой жанр, но тут важнее энергетический посыл. Как говорила сама Пина: «Меньше всего меня интересует, как люди двигаются. Меня интересует, что ими движет».
Каждую свою роль я сначала проецирую на жизнь – ищу подобный опыт в себе или присматриваюсь к другим людям в похожих ситуациях. Ведь даже самый фанатичный актёр не захочет, к примеру, пережить трагичный опыт лишь для того, чтоб гениально сыграть на сцене. Кстати, всегда видно, когда актёр выходит на сцену в раздражённом состоянии, испытывая гнев или злость: эти эмоции невозможно скрыть.
Бывает, когда роль даётся тяжело, это может быть хорошим знаком. Помню, в постановке Олега Рыбкина «Роберто Зукко» по Бернару-Мари Кольтесу мне очень сложно давалась роль старшей сестры, образ которой кардинально отличался от меня. Я не понимала, как подобраться к этой пьесе со сплошными монологами. Параллельно в моей личной жизни происходили нелёгкие перемены. Но в итоге моё внутреннее противоборство прекрасно дополнило образ героини. Даже спустя много лет я считаю, что это была моя лучшая роль! Чувствовалось, как замирал зал, когда я просто сидела и говорила: актёр всегда это ощущает. Из недавних ролей – императрица Екатерина из «Шута Балакирева» в постановке Тимура Насирова. Любовь, страсть, борьба за любимого человека... Эти эмоции в образе героини – подарок любой актрисе. Но в работе над ролью у меня постоянно появлялись какие-то подводные течения. И всё же я была довольна результатом!
Было у меня и два провальных спектакля. К примеру, в одном из них я играла маленький кусочек и каждый раз, выходя на сцену, чувствовала себя очень неловко. А это первый признак неудачи. Сначала думала, что это только у меня роль выглядит так ужасно, но потом поняла, что в хорошем спектакле это невозможно – всё должно быть в едином гармоничном ансамбле. Вторая провальная постановка была наспех создана приезжим режиссёром. Помню, я выходила на сцену, облокачивалась рукой о рояль и говорила текст, не понимая, зачем я это делаю. Но когда режиссёр уехал, каждый из актёров, видимо, пересмотрел свою роль, глаза зажглись, и потом ещё несколько лет мы играли этот спектакль при аншлагах.

Получается, если актёрам не мешать, то они могут спасти даже слабую постановку?

В последнее время театр стал более режиссёрским, стирающим актёрские проявления. И всё же находки постановщика конечны, в отличие от непредсказуемой актёрской сущности. Иногда смотришь на артиста и не понимаешь, какими струнами своей души он сейчас играет?! Это невозможно внешне выстроить – режиссёр лишь направляет.
Мои самые любимые роли – те, в которых героиня, будучи в экстремальных условиях жизни, находит силы выстраивать свой дальнейший путь к свету. Иногда хочется играть в спектакле, где ты можешь выразить и прокричать всё, что хочешь. Например, в театре Петра Фоменко при классной режиссуре актёры могут выдать то, что невозможно предсказать.
Спектакль «Ивонна, принцесса Бургундская», фотограф Андрей Копалов

Из чего, на ваш взгляд, состоит формула успешного спектакля?

Хорошая драматургия в сочетании с понимающим её талантливым режиссёром и грамотным художником – это гарант того, что постановка будет интересна и найдёт свою публику. Успех бывает непредсказуем, поэтому сложно говорить о его составляющих. 

Лет пять назад вы говорили, что когда-то мечтали о роли Нины Заречной, но выросли из неё и вам ближе Раневская или Аркадина. А сегодня есть роль мечты?

Нет, поскольку я могу даже ещё не знать пьесу, роль в которой будет идеальна для меня. К тому же каждый режиссёр по-разному преподносит одну и ту же роль. Но в целом желание сыграть Раневскую и Аркадину ещё в силе.

Виктория, есть ли у вас некая миссия – то, ради чего всё?

Ради жизни. Мне хочется, чтобы меня окружали люди, любящие и ценящие эту жизнь. Мир очень хрупок – в определённые моменты ты чувствуешь это особенно остро. Пока родители были живы, они оберегали меня своей бесконечной любовью. Сегодня мне хочется так же оберегать дорогих мне людей. Иногда мне кажется, что всё зло на земле исходит от людей, которые недополучили любви и не нашли, о ком заботиться. Помните, как в спектакле «Юнона и Авось» – о любви и жертвенности? Когда смотрела эту постановку студенткой много лет назад в Кемерове, она произвела на меня грандиозное впечатление. К тому же я встретила в фойе Марка Анатольевича Захарова. Он улыбнулся: «А вы что, меня узнали? Меня здесь никто не узнаёт». Достал какие-то буклетики и подписал их мне на память.
Человеку на самом деле немного нужно для счастливой жизни – чистая вода, свежий воздух и бесконечная любовь твоих близких. Тогда он будет добр, будет ценить людей и всё то хорошее, что подарила жизнь.

Текст: Анастасия Михайлова
Фото: Татьяна Одинцова (заглавное фото)