Отечественная наука может всё!

LT: Над чем сейчас активно трудятся учёные СО РАН? Какие сферы науки наиболее приоритетны?
ВАЛЕНТИН ПАРМОН: Региональные научные отделения создавались для решения крупных комплексных проблем, касающихся не только регионов, но и всей страны в целом. СО РАН — самое крупное из четырёх ныне существующих региональных отделений РАН. Территория нашей ответственности составляет более 11 000 000 км2, в научных институтах работает около 30 000 человек. К этому стоит добавить коллективы университетов, которые активно готовят кадры и одновременно проводят научные исследования. Так что в зоне ответственности Сибирского отделения широчайший спектр научных задач. Но, безусловно, есть приоритетные национальные цели. Основной акцент делается на восстановление технологического суверенитета, развитие стратегических направлений развития страны. Прежде всего это — искусственный интеллект. В СО РАН в этом направлении ведут деятельность сразу несколько институтов. Кроме того, важнейшая часть национального проекта восстановления технологического лидерства — это новые материалы и химия, разработка критически важных технологических цепочек, использование редкоземельных металлов и композитных материалов. Далее идут проблемы, связанные с восстановлением технологического суверенитета по вопросам микроэлектроники. Следующее перспективное направление, в котором сибиряки являются лидерами — генетика. Здесь также задействованы несколько институтов биологического, медицинского и аграрного профиля. В приоритетных задачах уже много лет стоит здравоохранение, в том числе персонифицированная медицина и фармацевтика. И, конечно, это – полная независимость по аграрному сектору. Я хотел бы напомнить, что

в настоящее время более 80% всех посевов зерновых и бобовых культур в Сибири используют те сорта, которые были разработаны в Сибирском отделении.

К этому списку стоит добавить гуманитарные работы, которые прекрасно известны всему миру. Например, денисовский человек, останки которого нашли учёные Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН в Денисовой пещере на Алтае. Также важнейшими являются вопросы экологии, в том числе касающиеся озера Байкал. Многие работы специалистов СО РАН — наша гордость: именно сибирские учёные внесли значительный вклад в создание системы ГЛОНАСС, я уже не говорю о содействии обороноспособности, ядерной энергетике и космической отрасли.

С какими трудностями в руководстве СО РАН вы сейчас сталкиваетесь?
Нас беспокоит практическая утеря координирующих функций СО РАН в субъектах федерации, находящихся в зоне ответственности региональных отделений РАН. Ещё во времена СССР при становлении Сибирского отделения были образованы региональные научные центры, расположенные практически по всей территории Сибири. И именно эти структуры несли координирующие функции: была установлена прямая связь Академии наук с руководством субъектов федерации, краёв или областей. К сожалению, в ходе реформы 2013 года РАН объединили с РАМН и Россельхозакадемией, лишили сети академических институтов и региональных научных центров, передав их в Федеральное агентство научных организаций (ФАНО), которое затем ликвидировали, а полномочия перешли к Министерству науки и высшего образования. Таким образом, у региональных научных центров забрали важнейшую координирующую функцию, и нам её приходится восстанавливать в новых условиях. Мы пытаемся консолидировать научное сообщество и региональную власть на новых принципах. Сейчас мы активно создаём филиалы: несколько лет назад открылся Иркутский филиал СО РАН и совсем недавно – Алтайский филиал. Кроме того, СО РАН осуществляет научно-методическое руководство научными исследованиями в Сибири, через нашу экспертизу проходят программы развития научных и университетских структур, а также государственные задания институтам и университетам, которые оплачивает государство из федерального бюджета.

И всё-таки, задачи, над которыми трудятся институты, ставятся государством или учёные сами инициируют идеи?
В академической науке учёные сами выбирают область, в которой хотят проводить фундаментальные исследования. Но экономика, промышленность и общество также имеют влияние. Когда я 48 лет назад приехал в Новосибирск из Москвы, мой руководитель предложил мне заняться созданием искусственного фотосинтеза. Эта проблема была поставлена в общем виде, и мне предстояло её конкретизировать. В ходе фундаментальных исследований выявились некоторые задачи, которые имеют более широкую актуальность и интересны для общества, особенно сейчас, — это так называемая водородная энергетика. Поэтому я перешёл к ориентированным прикладным исследованиям создания систем, позволяющим получать топливо не только за счёт солнечного света. Ещё пример: Институт катализа имени Г. К. Борескова СО РАН был основан 1958 году, его основной задачей стало установить связь сложной науки о катализе с промышленностью. Учёные занимались фундаментальными исследованиями, солнечной энергетикой, но одновременно координировали работу по производству катализаторов, выполняя задачи, которые ставило перед ними производство.

В результате СО РАН в лице Института катализа обеспечило в последние годы полную независимость России от импорта катализаторов для получения любых видов моторного топлива.

Сейчас в Российской академии наук интенсивно обсуждается вопрос о коррекции тех государственных заданий, которые проходят через нашу экспертизу: многие работы могут быть заказаны учёным квалифицированными заказчиками — обычно промышленностью. Но заказ от бизнеса и экономики должен быть реально квалифицированным и реализуемым. В советское время такая задача не стояла, поскольку в то время заказчиками были отраслевые министерства, чётко формулирующие задачи. А после того, как всё вышло в так называемый дикий рынок, процессы и оборудование стали закупать за рубежом, поскольку это было проще и дешевле. Теперь, в эпоху санкций, снова стал актуален заказ отечественным разработчикам. Отечественная наука может сделать всё, но надо понимать, что многие задачи нельзя решить за месяц или год.

Типичный цикл от идеи до реализации на практике занимает не менее семи-восьми лет.

Это справедливо и для всех индустриально развитых стран. Например, разработкой тех же самых катализаторов для нефтепереработки мы стали заниматься с начала нулевых годов, когда стало ясно, что Россия попала в слишком сильную зависимость от импорта. Была поддержка государства и запрос со стороны бизнеса. До десятых годов велись фундаментальные и поисковые исследования, а уже потом началась реализация. Новый завод по производству катализаторов возвели только в 2020-е годы – вот сколько времени потребовалось, чтобы устранить импортозависимость.

Та же самая проблема наблюдается в области микроэлектроники. Институт физики полупроводников СО РАН делает уникальные системы, но пока нет возможности их реализовать в широком масштабе. На это нужны огромные деньги, должны быть построены специальные заводы и многое другое.

С идеями в России всегда хорошо обстоит дело, а вот с последующим запуском производства — труднее. Напоминаю, Жоресу Ивановичу Алфёрову дали Нобелевскую премию по физике в 2000 году за разработку полупроводниковых гетероструктур и создание быстрых опто- и микроэлектронных компонентов. Не было бы этой разработки – не было бы и современных смартфонов. Именно разработки Жореса Алфёрова повлияли на развитие электроники и создание новых поколений полупроводниковых устройств. На них работают системы памяти в компьютерах, спутниковое телевидение, орбитальные аппараты, интернет и вся окружающая нас техника. Сможем ли мы сами выпускать микроэлектронику? Да, но на это требуется время и воля государства.

Достаточно ли в России специалистов, способных это реализовать?
Ядро специалистов есть. Но работать на будущее должна молодёжь. Те, кто несёт знания, должны успевать готовить новых специалистов. К сожалению, здесь существует много проблем. Качество школьного образования за последние годы сильно упало. Университеты способны готовить прекрасных специалистов, но преподаватели должны адаптироваться к новым условиям, когда ребята приходят подготовленными не очень хорошо. Академия наук сейчас начинает заниматься экспертизой учебников, чтобы как-то повлиять на сложившуюся ситуацию.

Как преподаватель НГУ, могу сказать, что, несмотря на пробелы в знаниях, молодые люди у нас хорошие.

Если их не бить по рукам на первых курсах за пробелы в знаниях, недополученных в школе, то из них выйдет толк. Но, к сожалению, из-за неумелого подхода некоторых преподавателей многие студенты уходят с первых курсов. Раньше мы могли смотреть на это сквозь пальцы. Однако в настоящее время из-за демографической ямы к нам поступает не так много студентов. Поэтому, если студенты уже пришли в университет заниматься наукой, то надо им помочь пройти выбранный ими путь. Мне нравится уникальный опыт НГУ, где первые годы студенты учатся в стенах университета, а затем продолжают обучение в академических центрах бок о бок с учёными. Завершая образование, они становятся полностью сложившимися специалистами, которых не надо доподготавливать. И мы хотим, чтобы таких ребят становилось всё больше. Но, к сожалению, в сторону науки смотрит не так много молодёжи.

Что надо сделать, чтобы молодёжь в России действительно хотела развивать науку?
Для выполнения желания молодежи крепко связать свою жизнь с наукой есть несколько основных обязательных условий, о которых я уже много раз говорил. Во-первых, перед молодым человеком должна быть поставлена интересная и перспективная задача. С этим в Росси и СО РАН как раз проблем нет. Во-вторых, нужны современные приборы и комфортные условия для работы. К сожалению, в настоящее время научный сектор страдает от недостаточного финансирования, получая средств в три-четыре раза меньше, чем следовало бы. Третье условие — необидная заработная плата для молодого специалиста, на которую реально можно прожить, даже обзаведясь семьей. Ведь наукой занимаются круглые сутки, здесь не до подработок. Кроме того, должны быть предоставлены достаточно комфортные жильё и социальная инфраструктура – детские сады, школы, медицина, клубы по интересам, спортивные залы.
Когда создавали Академгородок, всё это было, молодёжь с удовольствием ехала в Сибирь даже из Москвы и Ленинграда. Но с тех пор уже многое требует доработки и современного переосмысления.

Важно, что молодёжь мотивирует работа на проектах класса мегасайенс, поскольку здесь есть условия для прорывных исследований. Например, на таких, как ЦКП «СКИФ».

Без подобного оборудования получить Нобелевскую премию сейчас практически невозможно. Сибирский кольцевой источник фотонов активно строится. В конце прошлого года уже была запущен первый ускоритель. Мы надеемся, что в 2025 году уже будет полностью работать вся система. Конечно, затем потребуется адаптация ЦКП для научных исследований, в планах – запуск шести первых специализированных станций.

В Сибири есть ещё более крупный проект класса мегасайенс – Национальный гелиогеофизический комплекс, который строит Институт солнечно-земной физики вблизи Байкала. Это огромное поле радиотелескопов для слежения за солнечной погодой, воздействием солнечного ветра на магнитосферу и ионосферу, исследования структуры и физики атмосферы Земли и ближнего космоса. По стоимости данный проект значительно превышает СКИФ. И, кончено, важны университетские кампусы, которые начинают возводить в крупных сибирских городах – Новосибирске, Красноярске, Томске и других.

Выше мы уже говорили о том, что научных разработок много, но есть некоторые трудности с их внедрением в производство. Что может помочь изменить эту ситуацию?
Прежде всего отечественный бизнес должен до конца усвоить нынешнюю реальность: без науки, сделанной в России, он не сможет развиваться. До этого многое можно было купить за границей, но теперь надо всё создавать самим. Учёные занимаются не только фундаментальной наукой, но и поисковыми и прикладными исследованиями, итогом которых становятся прототипы и экспериментальные образцы.

Однако для того чтобы новая разработка пошла в промышленность, сначала необходимо провести её через так называемую долину смерти; это условное название участка технологической готовности проекта, связанного с масштабированием до опытно-промышленного уровня, именно здесь большая часть новых технологий умирает.

Для преодоления долины смерти требуется провести целый комплекс прикладных и опытно-конструкторских работ, после которых специалисты должны решать, можно ли направлять разработку в серийное производство, вкладывая в это большие средства. То есть мы должны доказать бизнесу, что идея не только работает, но и экономически целесообразна. За рубежом долину смерти преодолевают с помощью инжиниринговых компаний, которые реализуют научные идеи на практике, и их продуктом является тиражирование разработки. У нас такие структуры есть, но их немного. Например, Биотехнопарк в Кольцово, являющийся научно-производственной площадкой. Но его мощности не хватает для реализации многих идей, например, по направлению нефтехимии и новых материалов. А уж у института или тем более университета нет возможности пройти долину смерти за свой счёт.

Если бизнес готов идти на риск и брать это звено на себя, многое получается. Так, в прошлом году в Новосибирской области был запущен завод по производству экологически чистых удобрений на основе донных осадков сибирских озер – сапропелей.

Исходная идея была сформулирована нашими учёными. Бизнесмены прошли долину смерти за свой счёт, не имея ни копейки государственной поддержки. И сейчас завод уже выпускает органические удобрения, которые в том числе будут поставляться за рубеж.

Казалось бы, Россия такая большая страна, богатая ресурсами и талантливыми людьми, почему она отстаёт в производстве от того же Китая?

Становление Китая как производящей структуры началось при помощи Советского Союза, который помог построить первые заводы и подготовить плеяду специалистов. Потом была воля страны и устойчивая задача руководства опираться на собственные науку и производство. В то время, как мы провозгласили, что рынок решит всё, в Китае сохранилось централизованное управление, где каждое направление работы коррелировалось с видением учёных. Были выбраны приоритетные отрасли, куда власть не поскупилась вложить средства. И прогресс оказался заметен. Наш Академгородок, ставший примером для всего мира, был построен в 60–70-е годы. А затем его развитие было практически законсервировано. Особенно по сравнению с темпом развития Китая. Например, моя лаборатория по солнечной энергетике до сих пор занимает три комнаты в Институте катализа. В то же время у моих китайских коллег под подобные исследования в городе Далян отведено целое здание в несколько этажей.
Благодаря такой политике многие китайские технологии сейчас вырываются в мировые лидеры.
Не стоит скупиться на научные исследования. По большому счёту, нет фундаментальной науки, вся наука — прикладная, об этом говорил ещё Жорес Иванович Алфёров. Просто некоторые результаты исследований используются сразу же, а некоторые могут пригодиться спустя многие годы и значительно повлиять на технологическое развитие страны. Экономика будет успешной тогда, когда она будет основана на собственных научных достижениях и наукоёмких технологиях. И государство должно это понимать и думать о будущем.