Анастасия Перкова

Полынь да крапива

Поговаривают в народе, что на месте, где людское жильё стояло, непременно крапива вырастет, да густо, буйно.

Давным-давно жили люди в ладу с крапивой. Отдавала она им себя на мягкие рубахи да нарядные сарафаны. Но предал человек, как водится. Ткут теперь бабы лён, а крапиву недобрым словом поминают. А та в ответ жалит руки до волдырей, но забыть людей не может, вот и льнёт к жилью, тянет листья: «Взгляни на меня, человек!» Как уйдут люди с места, так обнимет крапива всё, что осталось после них. Но то обычные люди. После иных совсем другая трава растёт…

Стоял в былые времена в Холмогорье дом. Ничем не приметный, от других неотличный. Да только всем на селе известно было, что хозяйка его с нечистой силой знается. Место это и поныне там, да так полынью заросло, что будешь мимо проходить — покроются губы горечью. Полынь от порчи наивернейшее средство, про то тебе всякий скажет.

***

Не сыскать в Холмогорье девицы краше, чем вдовья дочка Рада. Глаза — весенняя зелень в первый солнечный день, волосы — спелая пшеница в конце урожайного лета, губы — алый зимний закат. Сама станом как берёзка, а силы в руках!.. И воды натаскать, и дров нарубить, и ворота починить.

В большой Радиной семье достатка не было. Кроме неё подрастало у матери ещё четверо младших: двое мальчишек да две девчоночки. Каждый день до рассвета уходила мать к озеру — рыбачить на оставшейся от мужа лодчонке. А Рада в огороде хлопотала, за домашней птицей присматривала, дом убирала, обед готовила. Меньшие помогали, конечно, как могли. Да много ли проку от озорников? Игры одни на уме.

Как умер отец, сразу и сказала мать Раде: «Замуж не отдам тебя. Куда я с малыми одна?» Смирилась девица, ни слова поперёк не молвила. А сватались к ней часто, не глядя на то, что приданого нет. Опускала Рада глаза и качала головой: нет, мол, не люб ты мне. А про их с матерью уговор никто и не ведал.

Ночами, распустив косу, сидела Рада у окна, подперев щёку ладошкой, и думала об одном: как отказать, если посватается Яромир-кузнец? Да нет, не посватается — с чего бы ему?

Когда проходила Рада мимо кузни, всегда улыбался ей Яромир. Бывал он тогда словно яркое солнышко, в чьих лучах отогревалось девичье сердце. Ни одного слова не сказали они друг другу, лишь смотрели издали. Да на что она ему, в самом-то деле?

***

Ранним летним утром, когда заводила Рада тесто на пироги, прибежали подружки в слезах и затараторили наперебой:

— Ой, Радка, что делается-то!
— Уходят они, как есть уходят!
— Уже собрались на краю села. Бежим, не успеем!

Дошла до Холмогорья весть, что отступает княжеское войско в долгих боях за родную землю. И порешили послать князю на подмогу молодых да здоровых. Несколько дней не спала вся деревня в суете и сборах.

— Не пойду я, милые, тесто пропадёт. — Не хотелось Раде глядеть, как станут плакать матери и невесты.
— Яромир… — вымолвила одна из подружек.

Рассыпалась мука по столу. Упали девичьи руки, будто вся жизнь и былая сила их покинули. Да кто же единственного на селе кузнеца в княжеское войско отдаёт?

— Догоню, девчата. Бегите, — только и сказала Рада.

Яромира она заметила сразу. Стоял он поодаль, лезвие меча разглядывал — добротно ли наточено. Провожать его некому: пришлый был кузнец, родом издалека. Словно почуял Радин взгляд Яромир, поднял голову, тронула губы привычная светлая улыбка.

— Я… можно, я… — Не могла Рада отдышаться от быстрого бега и волнения. — Можно тебя обнять на прощанье?

Не ответив, шагнул кузнец вперёд, раскрыл объятья, нырнула в них Рада и не думала о том, поглядит ли кто с укором. Прижал он её крепко, но бережно, чтобы не оцарапать о жёсткую, остро пахнущую железом кольчугу. Сила и нежность переплелись в этом нежданном прощании.

— Я буду тебя ждать.

Вложила Рада в руку Яромира тряпицу и убежала прочь. Медленно развернул кузнец подарок. Нашёл внутри длинный локон пшеничных волос, заплетённый в косицу. Улыбнулся Яромир и спрятал памятку в дорожный мешок.

Да только поздно было. Хрипло каркнул чёрный ворон, взлетел с ветвей осины. Сверкнули завистью и злобой угольки глаз, поймали и проглотили солнечный луч блестящие перья — и засмеялась в своём доме деревенская ведьма. Всякий ведь знает, чьими глазами во́роны на мир глядят.

***

Проснулся Яромир среди ночи, словно кто его водой ледяной окатил. Враг ли близко? А то зверь лесной? Нет, тихо кругом, только уставшие товарищи храпят да ночная птица поёт.

А впереди что? Мелькнуло белым и пропало. Вот снова показалось из-за деревьев и исчезло. Потянулся Яромир за копьём, но не успел даже древка коснуться, как разглядел: девица это.

«Мавка, не иначе. Откуда ночью человеку в лесу взяться?» — подумал кузнец, снова лёг в траву и принялся разглядывать звёзды на небе. Нельзя за мавкой идти, дорога эта без возврата, но как же тянет, как же влечёт любопытство!

— Яромир, — позвал знакомый голос.
— Рада? — не поверил кузнец ушам своим.

Тихо стало в лесу, пропала девица.

— Рада!

Поднялся кузнец на ноги и бросился, себя не помня, в чащу, туда, где видел ночной морок. Задевал он широкими плечами стволы деревьев — так кружилась голова. Но никого больше не увидел и ничьего голоса не услышал. Утирал пот со лба, дышал шумно, вернулся — а на его дорожном мешке сидит ворон, роется в нём мощным клювом, загребает когтистыми лапами.

— А ну, кыш! — зашипел Яромир и резко взмахнул рукой. — Ничего съестного там нет. Я бы сам не отказался от еды. Кыш, кому говорю, нечистое отродье!

Пронзительно каркнул ворон, будто засмеялся с издёвкой над кузнецом, взмыл в воздух и был таков. Только заметил Яромир, что в клюве крепко держал он Радину тряпицу.

***

Без малого два года прошло, когда распустил князь по домам поредевшую дружину. С победой возвращались воины, да тяжела была их ноша: слишком многие остались во сырой земле. Шёл домой и Яромир вместе с дюжиной холмогорцев.

В последней деревне перед Холмогорьем пустила их на ночлег женщина. Легли кто в сенях, кто во дворе. Яромир в пустой конюшне устроился.

— Лошадку вот пришлось продать, — улыбнулась хозяйка, зайдя перед сном проверить гостя. — Муж вернётся, что скажу ему? Даже гостей накормить нечем.
— Не тревожься о нас, — махнул рукой Яромир. — Завтра мы уже будем дома, там и поедим. В Холмогорье идём.
— В Холмогорье? — Появилась морщинка между бровей хозяйки. — Сказывают, дурное там творится.
— Это какое же дурное?
— Погоди, сейчас приду.

Хозяйка вернулась быстро.

— Держи вот, спрячь на себе.

Сунула она в руки Яромиру сухой, горько пахнущий пучок травы.

— Это что, полынь? — удивился он.
— Полынь, полынь. Ведьма у вас на селе живёт, разве не знаешь?
— Так в каждом селе своя ведьма, нет? — засмеялся кузнец. — Какая баба на других не похожа, та и ведьма.
— Эх ты! Бери, говорю. И всегда на себе носи. Защитой будет.

Перестал смеяться Яромир и спрятал полынь за пазуху: невежливо обижать добрую хозяйку отказом.

— А ты часом сама не ведьма? — подмигнул кузнец.
— Да ну тебя, — прыснула хозяйка в рукав. — Это вот ещё возьми.

Медлила она, словно уверена не была, что хочет сделать такой подарок. На мозолистой ладошке натруженной руки лежала монета. Последний вечерний свет пробивался через щели в кровле, заставляя металл сиять и поблёскивать.

— Чего ты? — опешил Яромир. — Золото ведь.
— Пустяки, безделушка это, — отмахнулась женщина, но волнение скрыть не сумела.
— Как есть золото. С кузнецом споришь, хозяйка.

Вложила она монетку Яромиру в руку. Пальцы её дрожали и были холодны, как вода в проруби.

— Бабка моя оставила. Монетка непростая, помогать умеет, коли сомневаешься в чём. Бери, говорю. Чую, тебе нужнее.
— Спасибо, — только и смог вымолвить Яромир. — Гляжу, не в одном Холмогорье дивные дела творятся.
— Дурные, — поправила его хозяйка. — Дурные там дела.

***

До Холмогорья добрались уже к полудню. Высыпали на улицу бабы да ребятишки, ревели в голос. Обнимали возвратившихся, горевали о павших. Яромир в кузницу не пошёл, бросился сразу к Радиному дому. «Что скажу ей? Ждала меня или нет?»

Сидела на крыльце вдова и стирала тряпки в старом корыте. Поклонился ей до земли Яромир.

— Дома ли Рада? Здорова? Повидать её хочу.

Остановились руки вдовы.

— Ушла Рада. В услужении у ведьмы она теперь.
— Как в услужении?
— А вот так. Сама не своя стала однажды. Пойду, говорит, ведьме служить. Та, правда, и нас не обидела — корову дала.

Забыл Яромир про голод и усталость, кинулся по улице и бежал до самого ведьминого дома. Заперты были ворота, но стучал он и стучал до тех пор, пока до крови кожу не ссадил. Вдруг заскрипел засов в петлях и вышла к нему Рада.

— Рада-радость моя, — прошептал Яромир горячо и шагнул навстречу.

Подняла на него девица глаза — острые льдинки в них блеснули. Не такие были у его Рады: весенняя зелень в майский день, а не талая полынья. Не узнавали Яромира холодные голубые очи.

— Кто ты и что нужно? Передам хозяйке.
— Ошибся… ошибся двором. — Яромир попятился. — Прости, красавица.

Бросился он прочь со всех ног, почувствовал кожей, как скребётся и колет грудь полынь за пазухой.

***

Не ладилась работа. «Стены, что ль, подлатать?» — подумал Яромир. Изрядно покосилась кузница за эти годы. Спасибо хоть не растащили инструмент. Шла мимо девица — лицо её показалось Яромиру знакомым. Никак одна из Радиных подруг!

— Эй! — окликнул он запросто, ведь имени не помнил.

Остановилась девица, взглянула на кузнеца.

— Чего тебе? — спросила неласково.
— Рада где?
— У ведьмы в доме, знамо дело.
— Не она это, — уверенно сказал Яромир.
— Она. Испорчена или проклята — не знаю. Но она.

Замолчала девица, прижала руки к груди, глядела в землю. Подошёл к ней Яромир, тронул за плечо.

— Нездешний я и не пойму, почему вы ведьму терпите.
— А не делает она ничего дурного деревне. Прогнать — вот тогда худо придётся. А так всякий к ней хоть раз да ходил.
— Зачем же?
— Кто за снадобьем лечебным, а кто и… приворожить любимого или порчу навести, — смутилась девица.
— Что же? Не отказывает никому?
— По-разному. Пусти меня, кузнец, пойду. А ты… потерял ты Раду.

«По-разному, значит. Пора бы ещё раз в ведьмин дом наведаться. Помощи испросить».

***

Снова открыла ворота Рада.

— Опять ты? Так чего хочешь?
— Дело к твоей хозяйке.
— Неужто помощь требуется? И какая же? — сощурилась Рада.
— Известно какая. Сердечные дела.

Она разом смягчилась, даже улыбнулась.

— И только? Ну, входи тогда.

Провела его Рада через двор, да на высокое крыльцо, да просторными сенями в светлую кухню с белёной печкой.

— Здесь сиди. — И скрылась в дверях горницы.

Через сколько-то времени вышла ведьма к кузнецу. Высокая, прямая, возрастом в матери ему подходящая. Вид нездешний, не деревенский. У Яромира волоски дыбом на теле встали да защекотала за пазухой полынь.

— Ишь ты, пришёл, а сам боится, — хмыкнула ведьма. — Ещё и с защитой явился.
— Боязно, твоя правда, — кивнул кузнец, — да дело у меня к тебе.
— Рада сказала, сердечное. Присушить, что ли, кого хочешь?
— Это уж как получится. Помощницу твою отдай мне.

Открыто глядел Яромир в ведьмины глаза, хоть и боялся. Расползлась по её лицу довольная улыбка.

— По нраву мне, кузнец, прямота твоя. Отдам за тебя Раду.
— Только такой, какая меня в дорогу провожала, — с вызовом ответил Яромир.

Захохотала ведьма, и откликнулся ей с шестка в углу чёрный ворон — его кузнец сперва и не приметил.

— Позови её, — уверенно попросил Яромир, а у самого душа трепетала, едва не вылетала из тела. — Позови, хочу увидеть Раду подле тебя.
— Я отдам девицу, — повторила ведьма. — А ты мне взамен — сокровище, что получил недавно.
— Нет её здесь, да? Не она мне дверь открыла? Чары это колдовские?

Сжал Яромир ткань рубахи вместе с пучком полыни. А монету, что ведьма пожелала, оставил он в кузнице.

— Врёшь ты и обманешь снова, — сквозь зубы процедил кузнец. — Нет Рады в твоём доме.
— Пустой спор. — Пожала плечами ведьма, взяла кочергу и принялась ворочать ею в топке. — Уходи, коли так.
— Испытай меня! — выпалил Яромир и сам похолодел.

Замерла кочерга в ведьминых руках.

— Что?
— Испытай меня, — повторил кузнец.
Слышал он про то ещё в детстве, мать рассказывала: отказать человеку в испытании ни одна ведьма не может. Не пройдёт тот его — головы не сносить. А пройдёт — должна ведьма сделать всё, что ни попросит.
— Уверен? — переспросила ведьма, не обернулась даже.
— Уверен.
— Пусть так. Жив останешься — получишь Раду, какой ты знал её. А нет — душу навеки отдашь вместе с заклятым золотом.

Медленно подошла она к столу, взяла с него обычный кухонный нож и ладонь свою резанула.

— Клянусь, — сказала.

Потекла кровь тонкой струйкой, собираясь в лужицу. Передала ведьма нож кузнецу, и приметил тот на её запястье браслет из похищенных Радиных волос.

— И я клянусь, — ответил, взрезая себе руку.

Смешалась их кровь на столешнице и с шипением взлетела к потолку облачком дыма. В этот миг изменилось ведьмино лицо и встала Рада перед Яромиром.

***

«В ночь красной луны», — только и сказала ему ведьма на прощание Радиным нежным голоском. А когда эта ночь и что делать ему? С чего начать? Ворочался кузнец на полатях, не спалось никак. Зажёг лучину да отыскал в дорожном мешке монету, что добрая женщина ему дала.

Вот простофиля! Почему не узнал, как ответ у вещицы добыть? Спросил наугад:

— Жива ли Рада моя?

Потеплела монетка в ладони. Встрепенулся кузнец, последний сон покинул его.

— Здесь она, в Холмогорье?

Холоднее льда стала монета. От неожиданности затряс рукой Яромир и выронил её. Так вот оно что! Подобрал монету с пола, снова спросил:

— Где же мне искать её и как ведьмино испытание живым пройти?
Осталась вещица прежней. Не знала она, стало быть, ответов, кроме «да» и «нет».
— Что ж, и на том спасибо. Пригодишься ты мне ещё, — улыбнулся Яромир и на этот раз с лёгким сердцем улёгся спать.

А через три ночи налилась луна свежей кровью и повисла так близко к земле, что вот-вот, казалось, опрокинется на деревню. Запирали хозяева дворы на засовы, бормотали обережные заклинания, молчала скотина в стайках. Даже суетливые куры притихли, даже вездесущий ветер в траву залёг. Никто не видел, как покинул в ту ночь Холмогорье Яромир-кузнец.

***

Стоял Яромир на окраине леса за Холмогорьем и не узнавал места. Вытянулись деревья в высоту, раздались в ширину, простирали узловатые пальцы к кузнецу. Сюда привёл его ведьмин ворон, что сидел теперь на нижней ветке ближнего дерева и смотрел с прищуром. Мог бы поклясться Яромир, что зло ухмыляется птица.

Отвернувшись от ворона, достал кузнец монету.

— Здесь ли Рада? В лесу? — прошептал.

Едва начала теплеть монетка, как налетел ветер откуда ни возьмись. Застонав протяжно, качнулись деревья, согнулись до земли, хлестнули чёрными плетьми веток. Одна ожгла лицо Яромира, рассекая кожу, другая ударила по руке, выбила чудесный талисман. Сверкнула монетка на прощание, утонула в густых папоротниках. Тут же стих ветер. Сколько ни ползал кузнец на коленях по земле, не нашёл ничего.

Наугад бросился Яромир в чащу. Сперва папоротники стегали по ногам на бегу, хватали за лодыжки, потом сплошь осклизлый мох пошёл. Потянуло болотным духом, хотя болот отродясь в этих краях не было. То тут, то там светились синим и зелёным диковинные грибы на тонких ножках. Да плыла следом, перекатывалась по верхушкам деревьев красная луна величиной с полнеба.

Выскочил из-под ноги неверный камешек, упал кузнец, и завертелось всё в голове.

— Путь к Раде через лес найди — вот твоё испытание, — зазвучал голос ведьмы, и разлилась в глазах кузнеца чернота.

Рос возле дома куст жимолости. Ягод мать есть не велела: из них она сделает отвар для отца, чтобы того отпустила боль. Но ослушался маленький Яромир и сорвал ягоды. А было-то их — сколько пальцев у него на руках и ногах. И не сладкие совсем.

Вот смотрел он на испачканную в ягодах ручонку и раздумывал, накажут ли.

— Мать дома? — раздался тут старческий голос.

Подскочил Яромир на месте, обернулся: стояли в воротах две странницы, молодая и старая. Грязные, в лохмотьях, в перьях и бусах. Расплакался Яромир, заревел так, что весь воздух из груди вышел.

На крик выбежала из сеней мать, подхватила сынишку и гневно уставилась на пришлых.

— Чего вам? Ступайте со двора, оборванки!
— Погадать тебе, хозяйка? — спросила молодая.
— Или порчу можем снять, — вторила старуха. — Робёночек-то вона, спорченный у тебя. Ишь как заливается.
— Не был спорченный, пока вас не увидал! А ну, пошли, а то ухват сейчас возьму! — Замахнулась мать кулаком, едва не выронила Яромира. — У, ведьмы!

— … Ведьма, — повторил Яромир за матерью и очнулся.

Сел на мху, потирая лицо. Что же делать? Куда идти? А Рада? Каково ей одной в лесу?

— Рада! Сердечко ты моё золотое, ненаглядная моя краса, где ты?

Никто не ответил, ничего не случилось. Встал Яромир, ощупал себя: целы ли кости. Кости-то целы, да пучок полыни где-то выронил. Не осталось теперь ничего от подарка доброй женщины.

— Матушка! — позвал Яромир громко. — Ты руками лечила и все травы ведала. Приди ко мне, помоги!

Разнеслось эхо по незнакомому враждебному лесу. И тут приметил кузнец крапивные заросли, и так тепло на душе стало: простая деревенская трава среди мхов да ядовитых грибов. Пригляделся — будто тропкой вьётся крапива. Пошёл по ней. Качнулись колючие стебли, приветливо шевельнулись листочки, засветилась земля в корнях.

Так и шёл Яромир, глядел только под ноги, а по сторонам от него мелькали тени, слышались шепотки и вздохи, скрипело что-то, будто мертвец расправлял застывшие конечности. Болотный дух сменился гнилым зловонием.

Оборвалась крапивная тропка, погас путеводный свет. Стоит перед Яромиром тонкая белая берёзка посреди старых кривых деревьев, тянет ветви к нему. Дотронулся Яромир — кора у неё тёплая и подрагивает, будто живая.

— Вот моя Рада, — сказал кузнец, и все звуки вокруг стихли.
— Второе испытание. Освободи её, — велел ведьмин голос.
— Обманула, проклятая! — крикнул Яромир в пустоту. — Уговор был на одно! Ну, смотри же, вернусь, расплатишься сполна!

Не ответила ведьма. Увидел Яромир под ногами непонятно откуда взявшийся топор. Поднял его, словно за руку кто тянул, и замахнулся уже дерево рубить, но остановился. Забилось сердце часто-часто, предчувствуя беду.

— Освободи, сруби берёзу. — То уже Радин милый голос попросил, и потянулась, размахнулась крепкая кузнецова рука.
— Нет! Ударю — и твоя кровь брызнет!

Со всей силы вонзился топор в пень, что рядом торчал, и обнял Яромир тонкий ствол, словно хотел свою жизнь перелить в неподвижное деревце. Вспыхнула вдруг берёза жарким пламенем. Закричал Яромир, но не отпустил. Трещала и плавилась кожа, занялась одежда, наполнил лес тяжёлый запах горелой плоти. Не в силах больше стоять на ногах, сполз кузнец на землю, но объятий не разжал.

— Не спасу, так хоть умру подле тебя… — прошептал из последних сил.

Стал рыжий огонь красным, затем ослепил белизной, стёк по стволу берёзы и просочился в землю. Оглядел себя Яромир — что за диво? Ни ожога на нём, и одежда цела, только память о недавней боли руки-ноги выворачивает и заставляет трепыхаться сердце. А в объятьях у него — Рада без чувств.

— Последнее испытание — домой вернуться до первого луча. Обоим, — прозвучал ведьмин голос.

Вздрогнула Рада и открыла зелёные очи.

— Яромир, — улыбнулась. — Ты пришёл за мной! Как долго я спала и какие страшные сны видела!

Осторожно дотронулся Яромир до её щеки — не морок ли очередной? Нет, живая, настоящая!

— Прости меня, не уберёг я твой подарок, — покачал головой кузнец. — Живёт теперь ведьма на селе с твоим лицом.

Легко вскочила Рада на ноги, будто и не стояла только что берёзкой. Глаза её сияли первыми вечерними звёздочками.

— Так пойдём и расскажем, что она натворила. Пусть народ решает.

Залюбовался Яромир, уже не впервой подумал, почему же не посватался к Раде давным-давно? Чего ждал, чего боялся? Что откажет ему, как прочим женихам? А теперь вот пропадать обоим ни за что в колдовском лесу.

— Найдём ли дорогу? — спросил, поднимаясь следом. — Лес будто и не наш вовсе.
— А это какими глазами поглядишь.

Взяла Рада Яромира за обе руки, привстала на цыпочки и коснулась губ его первым робким поцелуем. Упала тень от ресниц на стыдливо порозовевшие щёки. Ответил на поцелуй Яромир, но глаз не закрывал — всё налюбоваться не мог на свою Раду. Одной рукой осторожно привлёк её к себе, сквозь пальцы другой пропустил тугую пшеничную косу.

И вдруг взвихрился вокруг них чистый свет с прожилками золотых нитей, закрутился коконом, а после прорвался и затопил лес сиянием, разгоняя мрак.

— Что же это? — ахнул Яромир, не поверил глазам. — Что за колдовство?
— Истинная любовь — самые сильные чары. Смотри.

Встал перед ними обычный лес — серый, предрассветный. Наполнился шелестом листвы и пением ранних птах. Истошно каркнул вдали ворон, и оборвался его хриплый крик. Приметил Яромир под ногами всё ту же тропку из крапивы, да теперь он и без неё знал, куда идти.

Крепко взялись за руки Рада и Яромир, побежали в сторону деревни наперегонки с первым лучом. Расступались перед ними деревья, не стегали по лицу ветки, стелились близко к земле спутанные травы, не бросались под ноги пеньки и поваленные стволы. Но могут ли светлые чары остановить время? Неумолимо приближался рассвет.

— Не успеем, Рада, вон уже зарево над деревней! — в отчаянии крикнул Яромир, когда завидел первые дома и разгорающееся небо над ними.
— Нет, не рассвет это! Ещё немного, Яромир! — Попыталась Рада смахнуть светлые прядки, что налипли на покрытый испариной лоб.

Бежали и бежали они — откуда только силы брались? Едва ступили ноги на разбитую телегами окраину Холмогорья, как из двора во двор перекатилась по деревне петушиная песня да прошёлся меж домами солнечный ветер, обдал теплом, вселил в сердца надежду. А вот и первый луч показался, взлетел в небо из-за горизонта и рассеялся среди облаков.

Стояли в деревне шум и крик, хоть час и был ранний. Поднимаются деревенские до зорьки, но за ворота выходят позже — сперва по хозяйству управляются. А сейчас суетились и бегали, носили коромыслами вёдра, на бегу расплёскивали воду. Ещё не добрались до места Рада и Яромир, но знали уже: то, что приняли они сперва за рассвет, — на самом деле пожар, и полыхает ведьмино логово.

Сбавили шаг, добрались до нужной улицы и застыли позади собравшейся толпы. Так и есть — горел проклятый дом. Рвалось пламя из дверей и окон, плясало по двору и билось в ворота, словно пыталось выйти наружу, взвивалось в небо из печной трубы и стекало по скатам крыши. Гудел огонь, хрустел избяными брёвнами.

Сдались деревенские, поставили вёдра на землю, отступили и молча глядели, как пламя делает своё дело. Необычное оно было — перебраться через забор и вгрызться в соседние дома не стремилось. Словно кто воздвиг невидимые преграды вокруг ведьминого двора.

— Что ж ведьма? — Тронул Яромир знакомого мужика за плечо.

Вздрогнул тот, обернулся.

— Да кто ж её знает. Никто не видал, чтоб выбегала. Может, потом найдём, да и тьфу на неё — не больно-то и нужна. Рада, тебя спасти хотели, а ты вот она — живёхонькая.

Последние слова произнёс он громко, и вскрикнула, бросилась к ним сквозь толпу Радина матушка, упала к ногам, обняла дочкины колени. После опомнилась, оглядела Раду и Яромира, засмеялась счастливо и руки их соединила. А дом ведьмин выгорел вместе со двором дотла, одни горы пепла остались.

Случилось та история взаправду или люди сочинили — никто теперь не скажет. Что было, то прошло да полынью поросло.

Познакомиться с другими авторами