Александр Ненашев

Другая кожа

Валя плакала редко — тем страшней теперь казалась её истерика. Не думая уже о том, что разбудит дочь, она хлопнула дверью и бессильно упала на диван, всем телом содрогаясь каждый раз, когда накатывала на неё волна слёз, с каждым новым приступом отчаяния.

Вместо того чтобы успокоить жену, Сергей закрылся в своей каморке и, оседлав стул, крепко обхватил его спинку.

Досталось ему и вдоль и поперёк: и его мастерской, и ему самому. Он и без её крика знал, как нужно жить, и что работа его — дрянная, и что его жалкая зарплата химика-лаборанта — смех, и что витает он в облаках. Он не возражал, всё больше закипая сам: и её зарплату библиотекаря вспомнил, и чёрствой назвал, и напомнил, что раньше она к нему относилась с пониманием и даже восторгом, раньше — не сейчас, хотя он нисколько не стал хуже.

Валя швырнула на стол свежий выпуск местной газеты, где красным фломастером жирно обвела цифру.

— Серёжа, — со слезами сказала она, — это прожиточный минимум по краю. Мы даже до него не дотягиваем. Какой может быть второй ребёнок? Нам самим есть нечего, у меня сапог на зиму нет, ты сам шубу свою из чебурашки пятый год носишь. Анютке шапочку нужно купить. На какие деньги, Серёжа, на какие?
— Будут у нас деньги, — попробовал он успокоить жену, — на работе стану оставаться. В институте скоро сессия, за курсовые опять возьмусь.
— Смешно всё это.
— Валя!

Но она уже вся была в слезах.

— Валя!

Но она не слышала или не хотела ничего больше слышать. И хлопнула дверью.
Сергей взял с полки сборник статей, но скоро сообразил, что слова не желают, чтобы их поняли: они разбегались, унося с собой смысл написанного.

Он сам прекрасно знал, насколько бедственным было их положение. Знал, знал, знал!

Сергей швырнул книгу в стену. Сборник хрустнул страницами и упал на стол.

— Может быть, — думал он, — действительно бросить это своё дело и ходить по вечерам подрабатывать. Может, никакого смысла нет во всех этих пробирках и колбах, банках-склянках, оккупировавших стол? Во всех самодельных приспособлениях, мешающих вытянуть под столом ноги.

А настоящий смысл имеет решение задачи с оставшимися жалкими рублями и десятью днями впереди до очередной Валиной зарплаты. Даже если тратить ежедневно только на самое необходимое: литр молока для Анютки и булку хлеба для всех — всё равно задача не решалась.

Она назвала его непутёвым мужиком, но измениться он не мог. Он с большим трудом менял свои привычки, а как сменить работу — вообще не представлял.

И не мог представить себе, как будет жить без Вали, он панически боялся её потерять. Не мог без неё чувствовать себя уверенно и спокойно. Да и, что говорить, она сама не желала с ним расставаться, вот только тоска подкатывала к горлу, беспросветная нищета душила всякую надежду пожить свободно. Незаметно, но безостановочно жизнь их тускнела, теряла достоинства, превращаясь в поток безысходности. На фоне достатка очень многих знакомых они безнадёжно затерялись. Не было у них ни телевизора, ни стиральной машины. Единственным светлым лучиком оставалась Анютка, человечек двух лет и семи месяцев.

Сергей немного успокоился, и хоть что-то дельное стало прорисовываться. Прежде всего могла помочь его мама, могла и бабушка — по мелочи, конечно, но дотянуть они бы дотянули. Валины родители могли поддержать. Хотя они и скрипели зубами при встрече с Сергеем, но единственной дочке помогли бы.

И, в конце концов, осталось совсем немного до того момента, когда жизнь их могла решительно измениться. На это он по-прежнему надеялся и, что было неожиданным для него самого, в это верил.

Несколько дней, неделя, может, месяц, отделяли его от события, которое он готовил уже больше года. Вот в этой самой каморке. Каждый шаг, каждая минута имели теперь ценность.

Валя ещё всхлипывала, но бессильная ярость её уже отступила, слёзы сделали своё дело. Хотела она того или нет, но нарыв лопнул и заноза вышла. По крайней мере, всё стало восприниматься немного легче.

— Прости меня, — Сергей опустился на край дивана.
— За что? — откликнулась Валя, не отрывая лица от подушки.
— За то, что я такой.
— Прости меня тоже.

Она повернулась к Сергею, поджав колени к груди.

— Просто надоела мне нищета эта проклятая. Вот уж точно, отсутствие денег превращает человека в урода.
— Да, — вздохнул Сергей, ложась рядом, обняв жену.
— Как мне всё надоело, Серёж. Подумать только, мне двадцать два года, ведь никогда больше не быть молодой. Так хочется красиво одеться, сходить к кому-нибудь в гости, прилично посидеть, выпить вина. Или у себя устроить вечеринку. Ведь всё пройдёт. А к шестидесяти годам, когда и если деньги заведутся, ведь не нужно будет ничего.

Сергей слушал и молча соглашался.

— Ещё хочу знаешь что? Вернуться домой и лечь смотреть телевизор, цветной, представляешь, или видик включить. Как здорово-то!
— Да, — вздохнул Сергей, он был совсем не против такой перспективы.
— Знаешь, Серёж, что меня сегодня окончательно добило? Я на рынке увидела, ни за что не догадаешься, я увидела курицу.Представляешь, лежит целая курочка, не какие-нибудь там окорочка, а курица — жирная, крупная такая. Может, накопим всё-таки к Новому году деньжат?
— Обязательно, — решительно согласился Сергей.
— Зажарим её в духовке и съедим. Пригласим кого-нибудь?
— Не знаю, Славку с семьёй если только?
— Хорошо. Сядем все вместе и расправимся с курочкой.
— Шампанского выпьем, — предложил Сергей.
— Это обязательно. Хорошо бы выпить, поесть и к телевизору. А вообще-то меня хватает только до двух часов. И то приходится на следующий день отсыпаться.
Жаль, телевизора нет, под Новый год всегда столько интересного показывают.
— Возьмём у кого-нибудь, — предложил Сергей, — хотя бы на месяц.
— Давай, — согласилась Валя.
— Валь, — Сергей впервые решил чуть-чуть открыться, чувствуя, что, скорее всего, теперь уже не сглазит. — Очень скоро всё может измениться.
— Что измениться?
— У нас будут деньги, и всё такое.
— Каким образом? — Валю позабавило это признание.
— Каким образом, говоришь? Ты подшучиваешь надо мной, когда я закрываюсь в темнушке.
— Я же не со зла, Серёж.
— Да ничего. Так вот, я кое-что выдумал, вернее, сделал уже, такое, что изменит нашу жизнь.
— Изменит или может изменить? — спросила Валя уже с некоторым интересом.
— Надеюсь, что изменит. Очень надеюсь. Я изобрёл кое-что стоящее. И попытаюсь теперь это донести...
— До какого-нибудь профессора? — быстро вставила Валя.
— Может быть. Но главное, туда, где моей разработкой заинтересуются, понимаешь, по-настоящему заинтересуются.
— Но произойдёт это хотя бы у нас в городе?
— Городок наш — так себе, сама понимаешь, меня втопчут в грязь. Высмеяли ведь однажды. Я полезу выше.
— Разбиться не боишься?
— Нисколько. Самое неприятное в том, что мне придётся ввязаться в одну авантюру.
— В какую это?
— Этого сказать я тебе не могу. Но ты вот что… что бы ни случилось, помни обязательно: ничего противозаконного я делать не стану, не слушай никого.
— Кого, например?
— Неважно, мало ли как всё закрутится. Мне осталось ещё кое-что доделать, — он поднялся с дивана.
— Твой план сработает? — совершенно поверив мужу, спросила Валя.
— Думаю, да. Я до мелочей всё продумал.
— Ну, удачи тебе.
— Спасибо, — Сергей поцеловал жену и вышел из зала.

На самом деле Сергей ещё не решил, как донесёт своё детище до нужного человека, впрочем, это могло оказаться делом и нетрудным.

Теперь, когда с женой установился мир, работа у Сергея закипела вовсю. Он готовился к первой настоящей операции, для которой решил попозже принести из подъезда давно уже прикормленного кота.

В отличие от отца, Сергей и не помышлял связывать жизнь свою с химией навсегда, но обстоятельства складывались так, что только она доход ему и приносила.

Сергей Ильич, отец его, постоянно экспериментировал: и в школе по вечерам, после уроков, и дома по выходным. Не то чтобы Сергею химия пришлась по душе, но так вышло, что основы её он знал уже в начальных классах, а в старших, когда появились уроки химии, Сергей был лучшим, не говоря о том, что стал палочкой-выручалочкой для одноклассников.

Сергей Ильич принёс как-то стопку книг по биологии; было ясно, что его захватила новая идея и, по-видимому, самая увлекательная из всех прежних, потому как одним он только и занимался, что наливал в банку какую-то жидкость, ставил в неё срезанные цветы и наблюдал, когда те начнут увядать. По-настоящему удивился Сергей, когда целый месяц в вазе простояли, исходя нежнейшим ароматом, три алые розы. Что удивительно, в том опыте в вазе не было ни капли воды, а цветы казались только что срезанными.

— Шок — это по-нашему! — объявил Сергей Ильич, когда лепестки всё же осыпались. — Понимаешь, Серёжа?
— Нет.
— Болевой шок. Он останавливает на миг все движения в теле, неважно, у животных или в растениях.
— Так что, эти розы целый месяц страдали? Ты растянул им пытку на четыре недели?!
— Я отключил их цветочное восприятие боли; законсервировал розы в момент их смерти, то есть когда срезал. Перекрыл доступ соков от корней в стебель. Устранил необходимость в фотосинтезе, но и не дал умереть быстро.
— Но как ты это сделал? — всерьёз заинтересовался Сергей.
— Вот тетрадь, Серёж, она, если что, вот тут будет лежать — в шкафу. Читай, смотри, разбирайся, может, мои записи натолкнут тебя на что-то ещё.

Они много фантазировали, что с этой жидкостью можно делать, как её использовать. Сергей неоднократно пролистывал тетрадь, когда хотел что-нибудь проверить, всякий раз возвращая на место.

Но случилась трагедия, отца сбила машина, и он скончался в больнице. После этого Сергей долго не притрагивался к его вещам, чувствуя всякий раз, как опускаются руки, стоит ему взять что-нибудь принадлежавшее отцу.

Но время то горькое и тяжёлое, как оказалось, не прошло даром — Сергей увидел новые возможности в отцовском изобретении и уже во имя отца продолжил начатое дело.

Пока жил с мамой, он закрывался в комнате отца. Потом, когда они с Валей стали снимать квартиру, обжил имеющуюся темнушку, а точнее говоря, чулан.

Сначала погружался в работу, чтобы забыться, переживая горечь утраты, но вскоре вечерние его исчезновения превратились в привычку, без которой Сергей просто не мыслил любой свой день.

Кот не пострадал.

Не потому, что эксперимент удался, а потому, что Сергей не смог заставить себя полоснуть скальпелем по коже животного. Пострадал лишь хвост — там, где Сергей решил сделать надрез. Коту придётся жить теперь какое-то время с бритым хвостом.

Утром, а это была суббота, отпустив кота на улицу, Сергей прежде всего побежал в аптеку за таблетками для Анютки. Дочка температурила, и молодые родители не находили себе места.

— Серёж, — попросила Валя, когда муж вернулся домой, — съезди к маме, варенье привези и вещи для Анютки, маме кто-то отдал детское пальтишко, варежки, ещё что-то.
— Хорошо, я, как всегда, на велосипеде.
— Давай. Постарайся побыстрее.
— Как получится, — Сергей подкачал колёса, зажал в багажнике сумку и взял велосипед под мышку.
— Ну, пока. Скоро буду.

Валя поцеловала его на дорогу и закрыла дверь.

Поездки на велосипеде позволяли Сергею забыть на время о мирской суете. Он не бежал от неё, от суеты, но езда на велосипеде давала встряску, такую полезную в его творческой работе. Да и на транспорт не приходилось тратиться.

Золотая осень в этом году держалась молодцом. Ноябрь подходил к середине, а пока не было ни затяжных дождей, ни снега. Похоже, природа тянула до последнего, даря людям сухую погоду, намереваясь сразу перескочить к зиме, минуя обычный слякотный сезон. Однако холодок предупреждал, что ещё неделя–полторы — и снег всё же выпадет. В то утро повсюду на улице сверкал иней.

Плотно обмотав шарфом шею и подняв воротник видавшей виды куртки, Сергей тронулся в путь. Порыв обжигающего холодного ветра заставил его натянуть на уши шапку. С такими мелкими проблемами справиться было просто. Совсем не так, как с холодом в квартире. Отопление включать пока даже и не обещали, а обогреватель, недорогой, китайский, сломался.

В электричестве Сергей был не силен, он надеялся, что Славка, его лучший друг, поможет с ремонтом. На новый обогреватель денег, конечно, не хватит.

Худо-бедно, но всё в квартире у них было на местах. Пусть небогато они жили, но Сергей находил выход изо всех хозяйственных проблем. За тем исключением, что не умел добывать деньги.

Тёща с тестем особо тёплых чувств к Сергею не питали. Однако Валя ни малейшего внимания не обращала на то, что нашёптывала мама, о чём сердито молчал отец. У неё было своё мнение, и бросать мужа она не собиралась. Валя лишь снова и снова пыталась убедить Сергея уйти с завода и заняться чем-нибудь более выгодным. Чувствовала, что всё равно сдвинет мужа с места. Она надеялась.

Встреча с Валиными родителями много времени не заняла и прошла безо всяких упрёков, а тёща пообещала, что завтра, в воскресенье, они зайдут в гости. Сергей упаковал сумку и уже через десять минут спускался по лестнице.

Сергей не мог нигде задерживаться, ему не терпелось быстрее вернуться домой. Он мчался против ветра с литровой банкой варенья в сумке, забыв обо всём, кроме заболевшей Анютки. И кроме кое-каких мыслей, связанных с опытами в темнушке.

— Так быстро! — удивилась Валя, снимая сумку с багажника. — Знаешь, температура немного спала.
— Замечательно, — обрадовался Сергей. Он снял куртку. — Что она делает?
— На диване лежит, мы с ней песенки учим.
— Молодцы.

Сергей вымыл руки, умылся и прошёл в зал.

— Бабушка Галя тебе передала привет, — Сергей присел на диван и достал из кармана горсть конфет.
— Что нужно сказать? — напомнила Валя.
— Ещё, — сморщила носик Анютка.

Пока папа с дочкой беседовали, Валя принесла горячее молоко с маслом и варенье.

— Валюш, — Сергей поднялся, когда дочка выпила молоко и взяла в руки книжку, — я сгоняю к Славке, отвезу обогреватель.
— Надолго?
— Часа на два.
— Приезжай поскорее, суббота ведь, выходной, посидели бы вместе. Анютка просила, чтобы ты её в одеяле покачал. Говорю, давай я, а она — ни в какую. Хочу, говорит, чтобы папа качал.
— Ладно, я быстро.
— Передавай им привет. Скажи, пусть приходят в гости.
— Когда?
— Да когда им удобно. Я Светлане журналы подобрала. Помнишь, она про Стивена Кинга спрашивала? Вот, скажи, я много про него нашла, может, она что-то и читала уже, ну да сама посмотрит.
— Всё понял.
— Удачи тебе.
— Спасибо.

И вот Сергей уже снова выезжал со двора верхом на своём двухколёсном друге.

Он снова ушёл в мысли.

Открытый его отцом состав существенно изменился. Теперь вещество это было тягучим, цвета меда. Единственным недостатком бальзама оставалось то, что в открытом виде он сворачивался, прямо под пальцами собираясь на коже белыми сгустками. В чём была причина, Сергей не знал.

— Всё своё ношу с собой, — извинился Сергей, аккуратно ставя велосипед в прихожей друга.
— Зато не украдут, — заметил Слава.
— Точно.

Они просидели, мирно беседуя, часа полтора. За это время Слава отремонтировал обогреватель, что-то там убрал, что-то добавил. Сергей не вникал в конструкцию, а так просто сидел и делился соображениями насчёт работы своей на производстве. Слушал Славкины рассказы о строительстве, в которое тот ударился, уйдя с завода.

— Давай, Серёга, ко мне в бригаду. Ну, сначала меньше, потом побольше станешь получать. Руку набьёшь, и будем вместе на пару деньгу заколачивать.
— Может, и сорвусь, — признался Сергей. — Но не сейчас. Потерплю ещё немного, вдруг изменится что-нибудь у нас на заводе. Обещали прибавку.
— Вряд ли, — заметил Слава, — но решать, конечно, тебе.

На улицу они вышли вместе. Слава зашёл в магазин за хлебом, Сергей остался с велосипедом на улице.

— Это тебе, — Слава протянул пакет молока, — как заказывал.
— Спасибо. Ну, до скорого?
— До среды, — напомнил Слава. — К семи придём.
— Будем ждать.

Они пожали друг другу руки, и Сергей покатил домой.

Дружили они уже четыре года, все праздники встречали вместе, ездили отдыхать на озеро. У Славы рос сын, Борис, парень четырёх лет, и в шутку они прочили его Анютке в женихи.

Познакомились они на заводе. Сергей тогда спустился в цех наточить ножи. За наждаком работал Слава, но наждак был двухсторонний, и Сергей встал к свободному камню.

— Не советую, — подсказал Слава.
— Почему?
— Камень разбитый, да и грубоват он для ножей. Тут есть получше — для инструмента.

Парень скоро закончил свою работу, выключил наждак и повёл Сергея за собой. Помог наточить ножницы, а потом один из ножей; у него всё вышло намного быстрее. Пока Сергей уже самостоятельно точил оставшиеся ножи, сам собой завязался разговор. На следующий день они уже здоровались при встрече. А через неделю Слава пригласил Сергея на день рождения.

Сергей успел бы вернуться домой, как обещал, но случились с ним в дороге две неприятности. Сначала у велосипеда лопнула ось, на которой сидели педали. Поломка редкая, не такая, как, например, дыра в колесе. Но велосипед добрый десяток лет исправно служил сначала отцу, а потом и ему. Со временем сменились многие его детали, дошла очередь и до этой.

Теперь езда превратилась в пеший переход. Но произошла вскоре неприятность более серьёзная.

Сергей вёл велосипед, до дома ему оставалось десять минут ходьбы, когда двое подвыпивших парней, один высокий, в вязаной шапке, другой пониже, без шапки вообще, вывернули из-за угла дома, и тот, что был пониже, с суровой ухмылкой спросил:

— Братан, сигаретки не найдётся?
— Нет, — ответил Сергей, зная, что сейчас может произойти.
— Почему нет?
— Не курю.
— Почему не куришь?
— Не курю и всё.
— Ты, наверно, и не пьёшь?
— Почему же, бывает.
— С нами выпьешь?
— Нет, парни, спасибо, домой надо.
— Обижаешь.
— Не хочешь — не верь.
— А что суетишься?
— А что, не нравится?
— Деньги есть?
— Немного.
— Давай.
— Обойдёшься.
— Не понял.

Сергею пришлось выпустить велосипед из рук, чтобы отбить удар. Защита удалась, но велосипед со звоном ударился о железный забор палисадника, и жалобный звон его заставил Сергея повернуть к нему голову, на короткий миг, чтобы не пропустить нового удара. Но он опоздал.

Тот, что был повыше, уже зашёл слева и метко попал Сергею в ухо. В ухе зазвенело, голова дёрнулась вправо, и тут же Сергей поймал подбородком удар первого парня. Сергей споткнулся о велосипед и упал на спину. Он перевернулся через голову назад, подальше от возможного удара ногой. И вовремя — удар не замедлил последовать в полуметре от лица Сергея.

Ещё стоя на колене, Сергей поймал вспорхнувшую перед ним ногу и вздёрнул кверху, схватив за пятку. Нападавший не удержался и рухнул на спину. Сергей упал коленом парню на грудь и с размаха опустил кулак ему на переносицу. Ещё раз и ещё.

Тут он услышал хлопок, и на брюки его упали белые капли. Он поднял глаза и увидел под тяжёлой подошвой того, что был без шапки, распластанный пакет молока. Пакет из его выпотрошенной сумки. Кроме этого, он увидел, как в руке у парня что-то блеснуло.

Бросив быстрый взгляд вокруг, Сергей в последний раз опустил кулак на того, который лежал под ним, и поднялся на ноги. Он перепрыгнул невысокий заборчик палисадника и вырвал из земли деревянное ограждение маленькой ёлочки. Сергей разбил эту конструкцию об ограду, и теперь в руках у него появился один-единственный брусок, крепкий, надёжный, чуть больше метра в длину.

— Ну, давай, давай, — с вызовом шагнул на Сергея парень без шапки, поигрывая ножом.

Со слегка помутневшим взором Сергей ткнул опасного нападающего, словно штыком, в живот, метко и больно, а потом, когда тот ойкнул и подался вперёд, ударил его по лицу со всего маха. Брусок в руках загудел, удар пришёлся по правой щеке нападавшего.

— Здорово, правда ведь? — спросил Сергей скорее у самого себя, чем у противника, а тот с тихим воем упал на колени, зажав челюсть рукой.
— Боря! — закричал вдруг тот, что был повыше, с перебитым носом, махая кому-то за спиной Сергея. Сергей обернулся и увидел, что к ним спешат ещё четверо парней.

Он успел с размаха ударить по колену коренастого паренька, который прыгнул на него, видимо, намереваясь в прыжке сбить ногами. Брусок сломался. Парень взвыл. Но то было последнее удачное попадание.

Со всех сторон посыпались на Сергея удары кулаками и ногами, так часто и плотно, что он, окружённый нападающими, крутился, как кленовый лист. Навалился на него гул сплошной боли во всём теле. Из этого гула он ненадолго выскакивал, но потом снова проваливался в забытьё.

Через невероятно долгое время Сергей стал выхватывать из окружающего мира голоса. Говорили рядом — участливо и приглушённо. В тот первый свой выход из тишины он запомнил лишь несколько фраз: «Как его опознать-то?», «Месяц ему лежать, если не полтора, смотри, как голова разбита». Сергею стало интересно узнать, о ком идёт речь, но он уже снова провалился в тишину.

— Эй, парень, — услышал Сергей сквозь сон, — на обед идёшь?

Сергей приоткрыл глаза, щурясь от яркого солнечного света. Он лежал в больничной палате.

Сергей прислушался к себе, услышал нечеловеческое чувство голода и, отчаянно борясь с языком и губами, ответил:

— Хорошо бы.
— Тогда пошли, — вновь предложил сосед по палате, молодой паренёк с загипсованной рукой.

Не обращая внимания на поднявшийся в голове шум, Сергей сел в кровати. Потом выбросил из-под одеяла ноги, опустил их на пол, наступив пятками на тапочки. С лёгким звоном в ушах он вставил ноги в тапочки и встал. Потом отправился вслед за соседом по палате.

В дверях они встретились с медсестрой и лечащим врачом, как вскоре узнал Сергей. Врач, крайне удивлённый встрече, обратился к Сергею:

— Как самочувствие?
— Неплохо, — хрипотца в голосе Сергея выдавала то, что говорить ему пока нелегко.
— Давайте в столовую, а потом ко мне в кабинет. Витя тебе покажет, что где. Как тебя зовут-то, братец?

Сергей представился, потирая щетину на лице и в свою очередь спросил:

— А вас?
— Николай Иванович. Витя, бритву ему потом одолжи.

На обед давали рисовый суп с тремя кубиками картошки и перловую кашу, сдобренную, судя по вкусу, недорогим сливочным маслом. Ещё были два тонких ломтика хлеба и компот. Сергей, не раздумывая, проглотил свою порцию в считанные минуты — голод он испытывал нешуточный.

— Помнишь что-нибудь из того, что с тобой приключилось? — спустя полчаса спросил Николай Иванович, когда Сергей зашёл к нему в кабинет.

Сначала с трудом, а потом всё легче Сергей вспомнил всё, что случилось с ним после визита к Славе.

— Помню драку, — начал Сергей, — четыре парня, нет, сначала двое, потом ещё четыре. Помню удары, вспышки света перед глазами или в голове.
— Знаешь, сколько ты у нас в палате находишься? — поинтересовался Николай Иванович, рассматривая кровоподтёки у Сергея на лице.
— Нет, — преодолев внезапную сухость во рту, вздохнул Сергей.
— Пятые сутки пошли. Ты всё время спал.
— Ну, это ещё ничего, — немного обрадовался Сергей, но тут вспомнил о жене и дочке.
— Сергей, — усмехнулся Николай Иванович, — ты ничего не понял.
— Наверное, не понял, — признался Сергей и потянулся рукой к груди, ощупывая себя под футболкой.
— Беспокоит?
— Чуть-чуть ноет ребро.
— Так вот, Серёжа, у тебя сломаны четыре ребра, левое предплечье, трещина на переносице и, самое опасное, есть трещины в черепной коробке. О лице я помалкиваю, это было жуткое зрелище.

Сергей уставился на врача, поняв, что тот хочет что-то добавить. И тот добавил.

— Но всего этого теперь нет!

Спустя минуту безмолвия Сергей потянулся к графину с водой, стоящему у врача на столе. Налил полстакана и выпил, надеясь побороть лёгкую тошноту.

— Всё заросло и рассосалось, понимаешь?
— Это же очень хорошо, — подбодрил Сергей врача.
— Без сомнения. И мы не знали, кто ты есть, ты поступил к нам без сознания. Родные твои, наверное, извелись.
— Как же меня нашли?
— Драку увидели из окна, сразу вызвали и милицию, и скорую. Кого-то уже задержали, к тебе участковый заходил — и вчера, и сегодня утром, но ты был сначала без сознания, а потом спал. Ты всё время спал.
— Мне бы до дома как-нибудь добраться. Хоть ненадолго. Телефона-то у нас нет. Можно мне домой?
— Вообще-то нежелательно, но по состоянию твоих повреждений, вернее, по факту выздоровления, выходит, что можно. В том-то и дело, что можно.
Я выпишу тебе таблетки; полежишь дома, успокоишься.
Но такого, понимаешь ли, быть не может. Это без внимательного осмотра мы решили, что проведёшь ты тут у нас не меньше месяца. Однако были у тебя некоторые повреждения, с которыми ты и через три ни на что бы не годился, я имею в виду трещины лобной и теменной костей.
Не знаю, что и думать, поздравляю тебя с выздоровлением, Серёжа, но такого быть, я повторяю, не мо-жет. А значит, вот что: заберёшь в гардеробе свою одежду, и шагай, голубчик, домой. Успокой своих родных. А послезавтра явишься сюда, тебя осмотрит комиссия. Осмотрят, обследуют внимательно, слышишь? Больничный — само собой, хоть на неделю, хоть на две, как сам решишь. Но обязательно явишься на дообследование, договорились?
— Договорились, — согласился Сергей, радуясь, что скоро будет дома и увидит своих.

Сергей шёл по улице и радовался первому снегу. Похоже, снег выпал ночью. Днём потеплело, и он стал таять, вновь обнажая ещё зелёную траву и подушки жёлтых листьев.

Сергей был без шапки, в грязной со свежими разрывами куртке — в таком виде его привезли в больницу. Судьбу велосипеда никто из лечащего персонала не знал, и Сергей, нисколько не надеясь на удачу, решил всё же пройти мимо места недавнего побоища. Он нашёл свою сумку, увидел и раздавленный пакет из-под молока.

Он прошёл после этого лишь два дома, когда повстречался ему на пути наряд патрульных — трое с резиновыми дубинками, один из них, сержант, был при пистолете.

На Сергея обратили внимание, сразу прервав разговор. А именно на лицо, на слегка заметные ещё синяки под правым глазом и вокруг левого. Они разминулись, прошли мимо, только взглянув друг на друга. Он преодолел не больше пяти метров, как вдруг его сзади окликнули.

— Парень, предъяви документы, — сержант шагнул к Сергею. Сергей застыл на месте.
— У меня с собой нет, — признался он.

Один из патрульных протянул сержанту фотографию. Все трое то опускали глаза на снимок, то поднимали на Сергея.

— Самойлов Константин Андреевич? — сержант весь напружинился.
— Почему? — возразил Сергей. — Меня зовут Сергей, Тимошин Сергей Сергеевич. Вы меня с кем-то путаете.
— Как знать, как знать, — усмехнулся тот, что достал фото.
— Ну, и что будем делать? — спросил сержант у Сергея, пристально глядя на фотографию, а потом быстро подняв глаза.
— А что делать? Я могу паспорт показать, я тут через три дома живу.
— Только давай без беготни, — сурово предупредил сержант и пошёл рядом с Сергеем. Двое последовали за ними, чуть позади.
— По лицу так ты Самойлов Кэ А, то есть Константин Андреевич, — сообщил сержант, поглядывая на Сергея.

Сергей пожал плечами, шагая дальше. Именно три дома, как Сергей и обещал, они миновали. В нужный подъезд зашли беспрепятственно, но вот на звонок в квартиру Сергею никто не открыл. Ключей у него не было.

— Ну и что? — поинтересовался один из патрульных без лычек, нисколько не сомневавшийся во вранье с самого начала.
— Дома никого, — отозвался Сергей, в третий раз звоня в дверь.
— Пойдём-ка, братан, в отделение, там разберутся.
— Погоди ты, — Сергей позвонил в соседнюю квартиру.

Он понимал, что положение его отчаянное, квартиру они снимали третий месяц, но почти ни с кем из соседей не были знакомы. Только тут — в пятой — его хорошо знали, потому что Сергей как-то помог соседу занести кресло. Дверь открылась, но в дверях появился незнакомый паренёк.

Опередив Сергея, сержант обратился к парню:

— Прости за беспокойство. Ты его знаешь? — и махнул головой на Сергея.
— Нет, — честно ответил парень.

Сергей в свою очередь тоже задал вопрос:

— Игорь Николаевич дома?
— Нет, он ушёл в гости.
— А ты кто такой, что своего соседа не знаешь? — сержант снова кивнул на Сергея.
— Я из деревни приехал. Вчера.
— Понятно. Тогда извини. Всего хорошего.
— Если ты тут живёшь, почему нет ключа? — хмыкнул один из патрульных, когда дверь в тридцать пятую закрылась.
— Когда я уходил, дома жена оставалась, — объяснил Сергей, — уезжал-то я ненадолго.
— Кто морду набил? — спросил сержант.
— Да, было дело несколько дней назад. Я сейчас только и возвращаюсь из больницы.
— Где сейчас может быть твоя жена?
— Наверное, у родителей. Это на Краснознаменской.
— Далеко.
— Кто тебя тут ещё знает? — продолжил допрос сержант и вдруг резко повернул голову.

Все замерли.

— Слышали? — весь подобравшись, тихо спросил сержант.

Они много чего слышали: жилой многоквартирный дом, да к тому же под вечер, переполняли звуки. Вместе с тем до них донеслось, как что-то с шорохом соскользнуло и будто упало на пол в одной из квартир этажом ниже.

— Что? — прошептал один из патрульных — тот, что вынул на улице для сержанта фото.
— Костян, давай вниз, — приказал сержант, — перекроешь подъезд и вызывай помощь.

Патрульный тихо скользнул по лестнице вниз, бросив на ходу:

— Зачем?
— Я слышал выстрел. Пистолет с глушителем.
— А я ничего вроде не слышал, — признался оставшийся патрульный.
— Ты не обратил внимания. У него звук такой, он, знаешь...

Звякнул замок. Тот, кто выходил сейчас из квартиры этажом ниже, двигался без особого шума, без лишних движений. Прежде чем дверь захлопнулась, сержант поспешил вниз и обратился там к кому-то с вопросом:

— Документы ваши разрешите?
— Паспорт, что ли? — послышался удивлённый мужской голос. — Вот, пожалуйста, — услышали они слова, а потом сразу три мягких выстрела, очень похожих на звук резиновой игрушки со свистком.

Глухой удар упавшего тела. Запах пороха. Страшный хрип, вырывающийся из чьего-то горла. Было ясно, из чьего, потому как сержант не выстрелил ни разу.

А потом последовал прыжок хищного зверя по лестничному пролёту, и замершие Сергей с патрульным встретились взглядом с незнакомцем.

Прежде чем Сергей отлетел в глубь лестничной площадки, получив дружеский толчок патрульного, киллер выстрелил снова, попав тому в лицо и шею. Потом он взбежал ещё на несколько ступеней и пустил две пули в Сергея. Одна прошила ладонь, когда тот инстинктивно попытался закрыть лицо, и ужалила в щёку, а другая вонзилась в грудь.

Постояв несколько секунд на поле битвы, чтобы уделить каждому упавшему пять секунд внимания, киллер легко сбежал по ступеням, поднял барсетку хозяина тридцатой квартиры и помчался вниз по лестнице.

Внизу поднялся шум: удары, мат, сопение, снова удары. Сергей отчётливо ничего уже не слышал. Тело его приготовилось, как он покорно решил, расстаться с душой, но вместе с тем он ощутил толчок к действию, неожиданную отвагу, граничащую с безумием.

Оставляя на бетонных ступенях разнокалиберные капли крови, он пошёл, раскачиваясь, по лестнице. Перешагнул через ноги сержанта. Словно во сне, плавающим взором осмотрел тело убитого и потянулся к пистолету. Не совладав с головокружением, Сергей упал, ткнувшись лицом в спину сержанта, добавив к тёмному пятну на его спине пятно своей крови.

Всё-таки он поднялся, чтобы продолжить бесконечный путь вниз с пистолетом в окровавленной, вопящей от боли руке, но ненадолго задержался для того, чтобы пнуть каждую из трёх дверей на площадке. После этого поспешил вниз, больно подворачивая ноги и мёртвой хваткой сжимая сержантское оружие.

Открылись на третьем этаже две двери: из одной раздалось испуганное женское «Ах!», из другой — крепкое мужское «Ë!». Сергей услышал это, но не понял причину восклицаний, потому что уже забыл о ней.

Он снова услышал свист резиновой игрушки, следом — крик боли, отчего немного пришёл в себя, настолько, во всяком случае, что туман перед глазами его разорвался. Сергей стоял уже на площадке первого этажа, видел и убийцу, изрядно потрёпанного, со струйкой крови, стекающей по верхней губе из носа, и окровавленного патрульного, стоявшего перед ним на коленях и отчаянно пытающегося направить руку с пистолетом в сторону от себя. Из его шеи ручьём текла кровь.

— Бах! — громко крикнул Сергей — так, что от крика этого вздрогнули оба противника. Потом Сергей два раза выстрелил, попал киллеру в плечо и в бок. Но на этом меткость и вообще все силы его иссякли, он две пули пустил в пол. Ещё понял, что его сейчас вырвет. Опустив голову, пытаясь справиться с комком в горле, Сергей опустил и пистолет.

Киллер выстрелил один только раз. На все последующие его попытки пистолет отзывался бесполезным металлическим щёлканьем. Последняя эта пуля рванула Сергея за правый бок и улетела дальше, выбив из стены кусок штукатурки.
Отшвырнув слабеющего патрульного, киллер выскочил из подъезда. Он споткнулся на крыльце и упал. Он надеялся, что всё пройдет гладко, что он тихо сделает своё дело и не спеша выйдет на улицу, без лишней суеты затеряется среди домов и исчезнет.
Он и теперь пытался держаться своего плана, но, сам того уже не понимая, оставлял за собой предательские кровавые следы, неожиданно для себя быстро слабея и теряя способность выбирать нужное направление.

— Расскажите подробнее, что вы чувствовали все эти дни? Слышали что-нибудь? Может быть, видели сны? Серёжа, вспомните, пожалуйста.

Областная комиссия из пяти человек сидела в кабинете, уже знакомом Сергею. Он пришёл в себя, как оказалось, в той же самой больнице. Теперь с ним в палате лежало четверо, паренька с загипсованной рукой уже выписали.

— Помню смутно, — начал Сергей. От короткого приступа тошноты он опустил голову, но вскоре продолжил: — Перестрелку я помню отлично. Помню кровь. Лужи крови. Слышал обрывки фраз, голоса, суету вокруг меня. Но ничего определённого. Я будто застрял в спальном мешке — тёплом и немного тесном. Пытался из него выбраться, но так это было тяжело, что я, наверное, только и мог, что пошевелить пальцами.
— Тебе хотелось спать? — уточнил главврач.
— Да! Спать и только спать. Я несколько раз просыпался, когда уже не мог спать. Спать мне было больно, но я вновь тонул в этом состоянии.

Сергей поднёс правую ладонь к глазам. Он чувствовал, что зрение его стало невероятно слабым. Почти в центре ладони темнело сиреневое пятно, точно такое же оказалось и на тыльной стороне кисти. Морщась от боли, Сергей сжал и разжал кулак.

— Сергей, — обратился профессор из области, — прошу вас, разденьтесь до пояса.

Сергей выполнил просьбу и вместе со всеми стал удивлённо рассматривать синеватые следы на своём теле, оставшиеся от пулевых ран.

— Страшные раны, — единодушно согласились врачи.
— Сколько я нахожусь в больнице? — поинтересовался Сергей, осторожно трогая фиолетовый рубец на боку.
— Семь дней. И почти как огурчик. Тебе плохо? — забеспокоился лечащий врач, заметив, что тот бледнеет.
— Тошнит немного.
— Давайте его в палату, он ещё слаб. Столько крови потерять — не шутка.

В палате Сергей долгое время лежал, отвернувшись к стене и закрыв глаза. Он пригрелся, успокоился и, вспоминая о жене и дочке, снова уснул.

Услышав через какое-то время своё имя, он проснулся. Разбудил его лечащий врач, Николай Иванович.

— Серёжа, проснись, скоро на вечерние процедуры. Приходи в себя помаленьку. На закате спать не рекомендуется, голова болеть будет.
— Я уже проснулся, — успокоил его Сергей, а потом поинтересовался: — Который час?
— Половина пятого. Ты уже четыре часа спишь. Отдохнул?
— Да, мне намного лучше.
— Вот и замечательно. А к тебе тут человек пришёл из милиции. Желает поговорить с тобой. Ты как, сможешь?
— Смогу. Он сюда зайдёт?
— Он ждёт в красном уголке. Если ты в порядке, я тебя к нему отведу.
— Я в полном порядке, — заверил врача Сергей. Он уже с прошлого своего пребывания в больнице знал, где красный уголок, но Николай Иванович взялся довести его сам.

Из комнаты, где по вечерам собирались у телевизора больные, где днём они играли в шахматы или шашки, доносился негромкий, но серьёзный спор.

— Ни за что я его не отпущу, — услышали они голос главного врача, когда зашли в комнату отдыха. — Ага, вот он, голубчик, — главврач повернулся к Сергею, — как самочувствие?
— Я в норме, — честно признался Сергей.
— Разрешите? — шагнул вперёд представитель органов. — Старший лейтенант Сомов, — представился он, протянул Сергею руку и испугался, когда тот поморщился от крепкого рукопожатия. — Ох, извини.
— Ничего, — отозвался Сергей, сжав пальцы в кулак.
— Сергей, — начал Сомов, — ты нам очень нужен. Мы составляем фоторобот того молодца, что учинил перестрелку в подъезде. Кроме тебя, никто его не видел.
— С двумя ребятами всё понятно, я видел, как их убили, — согласился Сергей, — но был ведь ещё один, внизу, на площадке.
— То-то и оно, что был.
— Он тоже? — ужаснулся Сергей.
— Скончался на месте. Скорая не успела, да они ничего уже и не смогли бы сделать, ранение серьёзное, в шею. Кровью истёк.

Сергей повернулся к главному, тот пожал плечами.

— Я не знаю, — признался он. — К нам такой не поступал.
— Его сразу в морг отвезли, — будто оправдываясь, объяснил Сомов. — Жаль парней.
— Того молодца-киллера не нашли, как я понял? — спросил Сергей.
— Никаких следов. Одна надежда на тебя. Ты его запомнил? Хоть что-то: глаза, нос?
— Я отлично его запомнил. У него даже...
— Вот, — обрадовался старший лейтенант, — ты окажешь нам огромную помощь. Полковник Сечкин, ну, из отдела, просил передать, чтобы ты знал: тебя ждёт высокая награда. Александр Иванович, — Сомов снова обратился к главврачу, — я повторяю, мы доставим его на машине — туда и обратно. Займёт это не больше двух часов.
— А я вам говорю, что я — против. Однако пусть Сергей сам скажет.

Объятый жаждой подвига, Сергей вспыхнул:

— Александр Иванович, честно, я в порядке.

Главный долго молчал, потом безнадёжно вздохнул и сказал:

— Сначала сходишь на процедуры и поужинаешь. И вот только после этого...
— За ужин, Александр Иванович, не беспокойтесь, — вставил Сомов, — мы его накормим. Сергей, давай делай всё, что нужно, и выходи, я буду ждать в машине.
— Хорошо, — отозвался Сергей и отправился по коридору в знакомый уже кабинет, где делали перевязку, выдавали таблетки и измеряли температуру ходячим больным.

Через полчаса Сергей сбежал по ступеням больницы. Из родной одежды на нём были только брюки и туфли, всё остальное выбросили, потому что оно пришло в полную негодность. С вещами помогли соседи по палате.

Сомов посигналил ему из милицейского уазика.

Пока Сергей забирался в кабину, заурчал мотор. Сергей хлопнул дверцей, и машина тронулась с места.

— Холодно уже, а ты без шапки, — заметил Сомов.
— Я свою потерял ещё до того, как в первый раз попал в больницу.
— Да, не везёт тебе. Мне Александр Иванович, ваш главный, рассказал про тебя немного. Кошмар какой-то.
— Точно. Мне бы домой хоть на часок попасть — дочку увидеть. Жёнушка уже вся, наверное, извелась.
— Мы на обратном пути заедем. Идёт?
— А то! — обрадовался Сергей.

На стоянке возле супермаркета Сомов остановился.

— Я в магазин сразу заскочу. Сечкин просил взять коньяку и конфет, в твою честь торжество, чуешь? Пять минут в машине посиди. Вот тебе музыка, — Сомов включил магнитолу, и с полуслова запела Мадонна. — Я быстро, — он подмигнул Сергею и хлопнул дверцей.

Сомов поднялся по ступеням, левой рукой открыл дверь, подождал, когда выйдет из магазина женщина с большим пакетом, и шагнул через порог, выбросив правую руку в сторону уазика.

Сергей ничего этого не видел. Он открыл свежий номер «Вокруг света», который нашёл рядом с сиденьем. Но он кое-что услышал.

Он услышал, как щёлкнули блокираторы дверей. Потом почувствовал какой-то запах, но не успел разобрать какой, потому что машина взорвалась.

Крыша её в клубах огня отлетела на проезжую часть. Одно колесо оторвалось, высоко подпрыгивая, проскакало через стоянку и ударилось в массивное ограждение.

Словно факел, весь объятый огнём, Сергей влетел в окно универмага и ударился о стеллаж с книгами. Он ничего уже не видел: ни того, как продавец из отдела тканей схватил рулон бархата и, размотав его конец, бросил на корчащееся в огне тело. Его горящее тело. Он ощутил только, что навалилась на него темнота и стало невыносимо жарко. Но он по-прежнему сжимал кулаки.

Он сжал их в тот момент, когда взлетел на воздух.

По своим представлениям, он рухнул на бетонный пол в комнате, где в стенах тускло светились закрытые окна, где не было дверей и вообще никого, кроме него самого. Ему казалось, что лежит он в самом дальнем и тёмном углу и дымится.

Команда скорой помощи, два санитара и женщина-врач, прибыла быстро. К тому времени лишних людей выпроводили за дверь. Остались только обслуживающий персонал и трое раненных осколками стекла покупателей.

— Жутко, — призналась врач, опустившись к обгоревшему телу, — процентов восемьдесят кожи пострадало.

Она приложила к груди Сергея стетоскоп, смахнув оставшийся от рубашки пепел.

— Сердце бьётся. Давайте живо его на носилки.

В машине санитары убирали остатки одежды с бесчувственного тела, готовя к предстоящей операции.

— Похоже, тут не восемьдесят, а все девяносто процентов, — заметил один из санитаров.
— Сердце прослушивается, — сказала врач. — Парень, ты меня слышишь? — громко спросила она, склонившись над лицом Сергея.

Он не ответил.

— Он даже не дышит, — заметил второй санитар.
— Но сердце-то бьётся! Эй, парень, где ты там? Ты чувствуешь что-нибудь? Ты меня слышишь?
— Сердце в том же ритме.

Не двинувшись, не выдохнув ни разу, Сергей издал первый звук.

— А-а-а, — выдавил он.

Как ни старались санитары и врач, он больше ничего не отвечал.

И только в операционной, куда вызвали лучшего хирурга города, на операционном столе, Сергей выдал второе своё сообщение.

— За, — тем же твёрдым голосом, но не открывая глаз и не вздохнув ни разу.
— Как давно он что-нибудь ещё произносил? — спросил хирург у ассистентки.
— Около двадцати минут назад, когда его везли на скорой.
— Что именно?
— Ничего определённого. Что-то вроде: «А-а-а».
— Будем ждать, — и хирург приступил к операции.
— Девяносто четыре–девяносто пять процентов сплошного ожога, он сейчас без сознания, в коме. Совершенно ничего не воспринимает.
— Ж-ж, — изрёк Сергей, по-прежнему не приходя в себя.
— Что-то получилось, — взволнованно сказал хирург. — Кажется, вышло «азаж», если всё, что он сообщает, имеет смысл. Как его сердце?
— Тот же ритм, — сообщила ассистентка, — пятнадцать ударов в минуту.
— Не дышит?
— Нет.
— Удивительный случай! — признался хирург.

В дверь постучали.

— Светлана, это ты? — не оборачиваясь, спросил хирург. — Входи.
— Владимир Петрович, вот история болезни этого парня.
— Уже написали?
— Нет, тут невероятные вещи. Я вам прочту сейчас. Это нам передали из железнодорожной больницы, когда узнали, что произошло и куда его отвезли.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался хирург, ни на миг не отрываясь от операции.
— Ми, — выдохнул Сергей.
— Азажми! — собрал всё вместе хирург. — Что это может быть? Думайте, девчата, думайте, от этого может зависеть...
— Разожми! — выкрикнула Светлана. — У него кулаки сжаты. Может, он просит их разжать?
— Те, — сообщил Сергей и затих в этот раз надолго. Сердце его всё так же выдавало пятнадцать ударов в минуту. И всем по-прежнему казалось, что парень совершенно не дышит.

В начале апреля во двор восемьдесят второго дома, что по улице Октября, въехала тёмно-вишнёвая «Тойота–Королла», блестящая поверху и заляпанная весенней грязью понизу, но всё равно на вид будто бы всего месяц назад сошедшая с конвейера.

Она остановилась напротив второго подъезда. Минуту спустя из машины вышел молодой человек, со вкусом одетый, в стильных затемнённых очках и с огромным букетом роз.

Он поднялся на четвёртый этаж и постучал в тридцать шестую квартиру. Когда дверь открылась, молодой человек, слегка изменив голос, придав ему строгую официальность, спросил:

— Не здесь ли проживает гражданка Тимошина Валентина Михайловна?

На что услышал следующее:

— Я тебе сейчас покажу, кто здесь проживает. Такое покажу, такое сейчас устрою!

Но прежде чем хозяйка квартиры бросилась на молодого человека, он, как оружие или, может, в знак особых к ней чувств, протянул букет.

— Какая прелесть! Серёжа, ты с ума сошёл? Ты на кого стал похож? Снимай сейчас же с себя все эти шмотки. Тебя ждут не дождутся трико твои с вытянутыми коленками и футболка с дырой на плече.
— Ты её так и не зашила? Да я тебя сейчас за это…

Дверь в тридцать шестую квартиру поспешно захлопнулась, и из-за неё долгое время были слышны то грохот, то смех, то затихало вдруг всё ненадолго, потом вдруг опять слышался весёлый оживлённый разговор.

Вечером в этой квартире устроили банкет. Сергей поднялся и сказал:

— Ребята, простите меня за этот стол, — зал дрогнул от хохота, стол ломился от съестного и питейного. — Я целый месяц только и мечтал, как соберу вас всех вместе у себя дома и угощу от души.

За столом сидели Слава с женой и сынишкой, Валя с Анюткой, молчаливый тесть и раскрасневшаяся тёща, мама и бабушка Сергея и ещё двое его давних друзей: один с женой, а другой, ещё неженатый, с подругой.

Сергей и Валя никому не сказали, что они потратили на продукты к столу столько же, сколько стоит хороший телевизор. Валя молча ходила за Сергеем по универмагу и толкала перед собой тележку, с ужасом наблюдая, как растёт её поклажа. Она ни разу ни о чём не спросила, а он с хитрым видом отмалчивался.

— Вот что я вам скажу, мои дорогие детишечки, — Сергей раскрыл бархатную папку и вынул из неё лист лощёной бумаги, размером чуть больше альбомного. — Вот так эта бумага и выглядит, — сказал он, но никому пока не предложил на этот лист взглянуть.

Свободной рукой Сергей налил себе и Вале в рюмки коньяк. Гости о себе уже позаботились сами.

— Ребята, — Сергей, волнуясь, сделал паузу, — меня удостоили весьма известной премии в области медицины. Известной, почётной и щедрой.

Он залпом выпил свой коньяк и потянулся за куском ветчины.

— Такие дела, братцы.

Он опустился на стул. Гости молча выпили, закусили, но не знали пока, что сказать.

— Вы, наверное, и не поверите, — задумчиво произнёс Сергей, — но дело было вот как, — и он в общих чертах поведал о своих приключениях.

Всем верилось с трудом, но подтверждение того, что Сергей рассказал о премии, каждый мог подержать в руках.

— Я будто самим собой, своим многострадальным телом написал доклад об открытии, — заключил Сергей. — Что говорить, приятного было мало, но моему открытию сама жизнь устроила проверку. Кое-что я сделал случайно, на ходу.
Взять хотя бы то, что перед тем, как вообще всё завертелось, в тот день, мама, — он обратился к тёще, — помните, когда я приезжал к вам за вареньем, руки у меня были натёрты моим бальзамом.
Я ведь каждый день тогда вносил в состав бальзама какие-нибудь изменения. Экспериментировал с пропорцией старых компонентов, с добавлением новых. И каждый раз бальзам сворачивался. Знаете почему? В крови моей не было адреналина!
Когда болевой шок накрыл меня в первый раз, во время драки, остатки бальзама, впитавшиеся в кожу, даже очень незначительные его остатки, пришли в действие. Плёнка, новая кожа, постепенно затянула всё моё тело и закупорила его. Попав в кровь, бальзам вызвал сонливость и принялся за восстановление всех моих телесных повреждений.
— Это понятно, — сказал Слава, — что тебя прямо с операционного стола отправили в Москву. Но как ты объяснил врачам, как тебя спасти?
— Я говорил, что кулаки мои были сжаты. Когда меня окутало пламя, я знал уже, что шансов затушить на себе огонь мало. Я прекрасно понимал, что могу вообще погибнуть, но всё же надеялся, что, если сожму пальцы, мне удастся спасти хотя бы маленький участок кожи. Кожи своей родной и той, в общем — другой кожи. Конечно, если хоть сколько-нибудь её к тому моменту останется.
Потом, находясь в забытьи, я ничего не мог уже предпринять. Сознание блуждало в самом тёмном, дальнем-предальнем углу неосвещённой комнатушки. Иногда я слышал отдалённый гул или раскаты грома, немного напоминающие разговор, но разговор этот шёл словно из-под толщи воды.
Я решил попробовать дать о себе знать. Долгое время копил силы, чтобы сказать сначала одну часть слова, потом следующую. Сил моих хватало лишь на одну букву или слог. Я хотел сказать: «Разожмите мне руки» — но справился лишь с первым словом. Что было после, мне потом рассказали.
Видеть стал плохо, зрение после всех передряг основательно село, но я уже привык к очкам.
Что ещё? Конечно, запомнился мне тот день, когда я из больного превратился в учёного. Сначала всерьёз меня не восприняли. Но это, — Сергей подмигнул Славе, — только сначала.
Братцы, в Москве у меня теперь своя лаборатория — огромная, шикарная, светлая. Мне выделили небольшую квартиру, но это по московским меркам небольшую. Появились у меня новые разработки, и меня там ждут.
Скоро мы с Валей отбываем в столицу, она, правда, об этом не знает. Это я ей сюрприз такой подготовил.
Что тут говорить, удалось мне всё-таки, ребята, достучаться до небес.
Всё-таки удалось.

 

Десятое место
в сотом ряду

Работа частного корреспондента в перспективном глянцевом журнале даёт массу впечатлений. Передо мной разворачиваются картины невероятных человеческих судеб, а иногда удаётся стать очевидцем событий, которые, кажется, сами хотят, чтобы их удержали на бумаге или рассказали о них с экрана телевизора.

Истории эти я собираюсь издать отдельной книгой, как только их накопится достаточно. И одной из первых в ней расскажу случай из жизни моего давнего и хорошего знакомого.

Мы встретились с ним в парке. Оба выгуливали собак: я своего пуделя, он мопса. Вспомнили общих знакомых, наши весёлые вечеринки с песнями под гитару, вспомнили вылазки на природу, посиделки у костра. Потом разговор перешёл на личное.  

Когда я рассказал ему о себе и о своей работе в журнале, он чуть не подпрыгнул от радости.

— Слушай, дружище, напиши обо мне. Можно, знаешь, имя не афишировать, а написать про какого-нибудь Серёжу Иванова или Сидорова Петра. А вдруг моя история кому-то поможет устоять на ногах в трудную минуту? В жизни нашей всякое случается.

Знаешь, ведь я однажды оказался в совершенно отчаянном положении. Ну, то есть у меня семья, две дочки-школьницы, а я — на мели, проще говоря, обанкротился.

В то время я занимался мелким строительным бизнесом: отделкой квартир, строительством бань и одноэтажных домов. Сначала работал один, потом собрал бригаду, закупил для них инструмент. Казалось, дела мои должны были стремительно пойти в гору.

Но не проникся я до конца тем, что простым работягам, в первую очередь, нужен хороший надсмотрщик. Кто же мог подумать, что не все люди одинаково надёжны. Они пару раз выпили на работе — на объекте, их застукали хозяева квартиры, а все претензии ко мне. А раз появились претензии, то хозяева отказались платить.

Парни расслабились совершенно и разбежались каждый в свою сторону, прихватив рабочий инструмент. Людей я набрал по объявлению в газете, необдуманно поверил на слово, поэтому никаких данных о них у меня не было.

Я остался ещё и должен. По словам хозяев, пока их не было дома, ребята унесли пару золотых колец и серьги, на кругленькую сумму. Было золото на самом деле, нет ли, спорить не стоило — из-за довольно высокого чина хозяина квартиры могло выйти хуже.

И вот прекрасным солнечным утром, выплатив последние долги, шагал я по улице, весь такой грустный, повесив нос. У меня было предостаточно времени задуматься и о последних событиях, и о своей жизни вообще. Неожиданно, блеснув на солнце, мне с земли подмигнула монетка, пятачок. Поднимать его я не собирался и пошёл дальше, продолжая размышлять.

Хотя и занимался я довольно прибыльным делом, чувствовал, что строительство не моя стихия. Чувствовал, но как танк шёл напролом, не обращая внимания на неудачи. Сколько раз клиенты в последний момент отказывались заключать со мной договор. И что же? На один отказ у меня появлялось по три-четыре объекта. Попробуй скажи, удачлив я был или нет. Но всё равно в глубине души всегда понимал, что стройка не для меня.

Смотрю, на земле лежат уже две монеты. Десятник и пятачок. Я поднял их и заметно приободрился. Одна за другой — глядишь, наберётся горсточка. Хотя смешно это всё выглядело: дядя, которому тридцать четыре годика и выглядит он всё-таки весьма успешным, собирает на дороге мелочь.

А меня почему-то азарт взял, тем более что находки шли одна за другой: полтинник, пятачок, потом десятник и тут же рубль. Немного прошёл, гляжу, орлом кверху снова полтинник лежит. Потом снова десятник. В общем, в то утро мне везло, за полчаса насобирал полный карман мелочи.

Когда же я завернул за угол, то скоро понял, откуда вся эта мелочь сыпалась.

— Бабуля.
— Чего?
— Это вы деньгами сорите?
— А что такое?
— Карман свой проверьте, у вас там дыра, похоже.

Старушка в старом пальто, с большой сумкой, набитой пластиковыми бутылками, остановилась и полезла в карман.

— Ой! — выдохнула она.
— Сколько было? — разочарованно спросил я.
— Не сказать что очень уж много, но всё равно…
— Я за вами шёл и собирал. Вот, держите, тут почти двадцать рублей.
— А было рублей пятьдесят!
— Вы той же дорогой вернитесь, — предложил я, — может, повезёт и найдёте остальные. Что ж вы так с карманом неаккуратно?
— Зашить не успела.

Она закончила подсчёты и сказала:

— Десяти рубликов всё же не хватает. Однако пошла я обратно. Спасибо тебе, век не забуду.
— Перестаньте. Было бы за что благодарить.
— А ты, я чувствую, сам без денег.

Я удивился её догадке и признался:

— Что-то в этом роде.
— Это заметно. Да ты не горюй. Ну, оступился, так поправишь всё, ты ведь ещё молодой, выкарабкаешься. Погоди-ка, — бабуля вытянула из кармана пальто тетрадку, полистала её и нашла между страницами какую-то бумажку.
— Билет, — пояснила она, пытаясь прочесть слова на маленьком зелёном прямоугольнике. — Может быть, ещё попадёшь на сеанс, если билет не просрочен. Удачи тебе, а я пойду. Вдруг и правда соберу остальные копеечки.
— Всего доброго, — крикнул я ей вслед.

Она завернула за угол, а я, разглядывая билет, всё думал, зачем же мне реликвия эта? Кинотеатра «Дружба» у нас в городе никогда не было. На билете к тому же стояла дата двадцатилетней давности.
Я не выбросил его только потому, что представил себе, какую ценность он имел для старушки, если она его у себя хранила. У каждого ведь свои ценности, может быть, она отдала мне нечто соразмерное с телевизором или магнитофоном.

Самое удивительное, что неожиданно я расчувствовался. Мне вдруг пришло в голову, что в своих заботах я совершенно забыл про ту жизнь, где без труда находится время спокойно послушать музыку или посмотреть кино. А ведь я обожаю и музыку, и кино. Ладно — музыка, магнитофон у меня в машине всегда играет. А вот кино я очень давно не смотрел, тем более не был в кинотеатре.

Зарылся с головой в работу, которая, как оказалось, мне и не нравилась. Долго выбирать и особо раздумывать мне было нельзя, нужно кормить семью. Работу по специальности я не нашёл, а тут пришло время большой стройки.

Сделал для людей я, конечно, немало, потому что с детства был обязательным гражданином и если что начинал, то доводил до конца. Но всё чаще мне стало казаться, что жизнь моя проходит впустую. Не было такого, чтобы я чувствовал восторг оттого, что день пролетел незаметно, что каждую минуту сегодня я горел, занятый любимым делом. И тут я получаю билет в кино. Подействовало это на меня, как холодный душ.

Билет был на десятое место в сотом ряду. Как-то очень выразительно выглядели эти две цифры: десять и сто.

Мне нечем было заняться в тот день по крайней мере пару часов, пока девчонки мои были в школе, я мог гулять по городу в своё удовольствие.

Я завернул к ближайшему кинотеатру — из любопытства, хотя бы на афиши поглазеть. Афиш не висело ни одной, и я решил зайти прямо в кассу. Дверь была не только закрыта, но ещё и окрашена, так что у меня на пальцах остались замечательные зелёные пятна.

В то время часто представала передо мной странная картина, будто оказываюсь я на краю бездонной пропасти. Очень скоро я сорвусь в эту бездну, но ещё есть немного времени, чтобы оглянуться. Не то чтобы мне действительно было необходимо шагать в пропасть, но меня туда просто сносило, противиться этому не получалось.

Что увидел бы я позади? Только изрядную долю суеты и каких-то телодвижений. Не могу назвать я их бессмысленными и совершенно бестолковыми. Но я назову их попытками разыскать потерянную вещицу на полу, тогда как она случайно прилипла к потолку. Ищешь её, ищешь, глядя под ноги, а нужно поднять голову.

Что ещё я мог чувствовать на краю пропасти, кроме стыда перед самим собой, потому что лишил себя удовольствия быть в жизни таким, каким бы по-настоящему хотел?

Ночью я долго не мог уснуть, размышляя о своём прошлом. То и дело всплывала мысль о том, как оказался на мели и что до сих пор отдаю дань уважения не себе, а исключительно погоне за достатком.

Потом вспомнился мне подаренный старушкой билет. Я почему-то представил себе зрительный зал, где сто рядов или даже больше. Крутят интересный фильм, и в зале аншлаг, все места заняты. Даже если умножить сто мест на сто рядов, получается, что в зале десять тысяч человек.

Ещё я вспоминал, как в детстве мы с пацанами дурачились и бесились, не жалея сил. Самое замечательное, что мы никогда ни на что не оглядывались. Никаких жизненных трудностей для нас не существовало, может потому, что мы толком ничего о них не знали. У нас не было тогда ни жизненного опыта, ни основательных знаний. Зато было море бешеной энергии. Почему же теперь всё поменялось местами? Знаний и опыта хватает, а радости не так чтобы много.

И вот пока перебирал я в памяти прошлые свои приключения, незаметно наполнился тем же самым детским восторгом. Ничего ведь особенно не изменилось: то же небо над головой, те же самые деревья. Да ведь и я сам — почти тот же, что и раньше, просто немного потёрт и покусан жизнью.

Ночью во сне я кружился над землёй, почему-то налетая на десятое место в сотом ряду. Я летал сначала над залом, потом полетел в сторону экрана, на котором показывали фильм, и вдруг оказался над озером в деревне, потом над рекой. Зарывался в облака, выныривал и пикировал на землю, а когда должен был упасть и разбиться, уже бежал по траве. Быстрее всех, быстрее даже машин.

Самое удивительное, что я проснулся отдохнувшим и совершенно чистым, как первая страница в новой тетрадке. Мои недавние трудности остались на месте, но все они померкли и пошли ко дну. Их стало еле заметно, еле слышно и можно было сказать, что их нет. Остались только солнечное утро и целый день впереди.

Я принял душ. Долго отмывал остатки зелёных пятен на руке, снова принявшись умножать в уме десять на сто, пятьдесят на двести, двести на тысячу.

Мне неожиданно пришло в голову, что из-за краски рука у меня стала зелёная. Знаете, что такое родиться с «зелёной» рукой? Это сродни выражению: у него золотые руки!

Люди с «зелёной» рукой могут закопать в землю жёлудь, семечко от еловой или сосновой шишки, да хоть что они могут посадить, и обязательно появятся всходы. У таких людей на окне цветут растения, которые, по общему мнению, цвести вообще не могут.

У меня была «зелёная» рука. Вернее, она у меня есть и сейчас — с самого рождения. У меня есть этот талант. Цветы — это моя стихия, сколько себя помню. Просто я не знал, что с этим делать.

Я всегда приходил в восторг от растений, от количества их видов в природе, от раскраски и формы листьев, от аромата цветов. Меня всегда восхищала идея о том, чтобы можно было увидеть большое количество самых разнообразных растений в одном месте и сразу.

Но раньше я не способен был серьёзно отнестись к разведению цветов, в то время как нормальные мужики вкалывают на заводах, в милиции, на таможне или, например, на стройке.
В то утро все шестерёнки у меня в голове одна за другой встали по-новому. Я сказал бы, что они наконец-то встали правильно.

Само собой выстроилось совершенно новое восприятие жизни. Я кардинально изменил свой взгляд на то, как и чем мне теперь заняться, чтобы жизнь была в радость даже тогда, когда денег не осталось.

Чтобы, оказавшись однажды над пропастью, ни о чём не жалеть.

Всё ведь просто — нужно заняться тем, что ближе всего. На первый взгляд ничего нового, об этом постоянно говоришь себе сам, об этом много и часто говорят другие. На самом деле я ни разу за жизнь свою не решился посвятить себя, всё своё время по-настоящему любимому занятию, опасаясь, что занятие это несерьёзно.
Вот только это дело было моим настолько, что я его даже не замечал, считая частью себя.

Я больше не питал иллюзий, что обществу просто позарез необходимо, чтобы я был непременно дизайнером, прорабом и снабженцем, к тому же в одном лице. Считая, что выполняю нужную обществу работу, я не обращал внимания на то, что она не особо меня завораживает, не особо вдохновляет и уж точно не позволяет выложиться на полную катушку. Как я мог проявить истинные свои таланты там, где они были попросту неуместны?

Точно могу сказать, что долгое время жил, как тот самый небокоптитель, каким всегда боялся стать. Конечно, не в прямом смысле, всё-таки я не сидел сложа руки и объектов строительных сдал не меньше сотни. Но когда ехал вечером домой, когда оставался наедине с собой, то называл себя именно небокоптителем, потому что тратил жизнь впустую.

Не желая больше втягиваться в авантюры с прибыльными предприятиями, которые не по душе, я решил заняться тем, чем хочу. То есть цветами во всех возможных смыслах: выращивать, продавать, показывать их людям.

Первым моим желанием было собрать огромную коллекцию. О ботаническом саде мечтать я тогда ещё не решался, но считал, что в обозримом будущем обязательно построю шикарную оранжерею.

Растения я собирал по своему усмотрению: иначе и быть не могло, мне это доставляло удовольствие. Поиском и подбором цветов занялся настолько основательно, что со временем регулярными и пышными выставками без особого труда привлёк внимание огромной аудитории: и детей, и пенсионеров, и женщин, и мужчин. Я решил подарить людям новый очаг культуры, такой же популярный, как, например, цирк, театр или музей.

Кто сказал, что никого не тронет перспектива отправиться в выходной день на экскурсию в такую оранжерею?

Вы представьте себе зимний день, за окнами метель, снега навалило по колено, а в тёплом зимнем саду маленькое лето. Кругом сочная зелень, аромат цветов, чириканье птиц, хотя бы и записанное на диск. Плюс к этому — литературное чтение или просмотр фильма. Или рассказ о природе, о море, о летнем отдыхе.

Всегда интересно заглядывать на последнюю страницу книги, узнавать, чем дело закончилось, но когда-то у меня не было практически ничего и я ещё никуда не мог заглянуть.

У себя самого я тогда спросил:

— С чего же начать? Каким должен быть мой первый шаг?

Ответы приходили, но иногда они выглядели, как новые вопросы.

— Сколько растений тебе нужно?
— Много!
— Значит, где они должны стоять?
— В большом зале. Может быть, даже в огромном!
— У тебя на примете что-нибудь есть?
— Пока нет, но стоит поискать.
— Стоит или нужно?
— Нужно!
— Хорошо! Если ты подыщешь подходящее место, что дальше?
— Понадобятся деньги на аренду помещения, на семена, в общем, небольшой капитал.
— Он у тебя есть?
— Нет.
— Что будешь делать?
— Не знаю.
— Послушай, парень, ты вообще-то серьёзно решил организовать свой зимний сад?
— Да.
— Насколько серьёзно?
— До крайнего предела, серьёзней некуда!
— Так как же ты разберёшься с арендной платой?
— Разберусь!

И действительно разобрался.

Пятна краски на пальцах обернулись «зелёной» рукой, а десятое место в сотом ряду тоже сделало своё дело. Нужная сумма набралась благодаря моим друзьям, родственникам и хорошим знакомым.

Я каждого попросил занять мне денег, и лишь ту сумму, о которой они сами сказали бы: «Вернёшь, когда сможешь». Дали кто по сто, кто по двести рублей, кто по тысяче. Кстати, кто-то из друзей подсказал и подходящее место для первого моего цветочного полигона. Аренда за то помещение оказалась значительно ниже, чем я рассчитывал, а площадь зала даже больше.

По собственному опыту мне было отлично известно, что на раскрутку нового предприятия требуется от трёх до пяти лет. Выходит, всё это время мне пришлось бы жить только своим детищем, лелеять его, растить, ночами не спать в ожидании отдачи. На протяжении трёх лет не видеть успеха, а лишь ожидать его! Даже один-то год — это долго, а тут три или даже пять.

Но в моём случае, когда я выбрал занятие по душе, каждый новый день приносил мне радость. Три года день за днём радоваться жизни — это само по себе уже успешно, а лет могло быть теперь и пять, и больше. Конечно, скорой финансовой отдачи хотелось, но, знаешь, она и не заставила себя долго ждать. Уже через десять месяцев дела мои пошли в гору.

Невероятно легко и просто появлялись свежие идеи: как и что организовать, где и что для этого найти, как и с кем договориться. Идеи сыпались со всех сторон — успевай, лови и претворяй в жизнь. Каждая из них вносила свою долю в общее дело, и уже через три года мне удалось построить огромную оранжерею.

Сейчас у нас две тысячи квадратов полезной площади, представляешь, сколько это растений? Да ты выбери время и зайди как-нибудь, сам всё увидишь. С семьёй приходи, с друзьями. Отдохнёте — что надо!

Может, ты думаешь: вот, построили мы зимний сад и всё, на этом поставили точку? Сбылась мечта идиота и дальше идти некуда?

Я раньше тоже так думал, но теперь при наших возможностях стали по плечу ещё более грандиозные дела, связанные с теми же самыми растениями. Со временем, надеюсь, все об этом узнают.

Я теперь точно уверен, что каждый может достичь чего угодно, если он этого по-настоящему хочет.

Если повезёт кому-то в жизни разглядеть свою дорогу и ступить на неё, то он никогда об этом не пожалеет. За спиной начинают расправляться крылья, о существовании которых ты и не знал, понятия не имел об их истинном размере и размахе.

Но если чувствуешь, что крылья хлопают по стенам или, ещё того хуже, волочатся по земле — значит, идёшь не по своей дороге.

Ищи её скорей, она должна быть где-то рядом. Ищи — не ленись, думай, прислушивайся к себе. Иначе там, где должны раскрыться крылья, вырастет непробиваемый панцирь, и жизнь постепенно утратит всякий смысл.

  

Познакомиться с другими авторами